Нил Шустерман - Итоги [litres]

Конечно, если бы викарий Мендоза взял над Грейсоном верх в вопросах организации поездок, они бы путешествовали по миру на частном самолете с вертикальной посадкой, и Набат сваливался на паству с неба, как настоящий «бог из машины». Но Грейсон запретил это, дав Мендозе понять, что в мире и без этого достаточно лицемерия.

– Тоновики должны презирать материальные блага, – сказал он Мендозе.

– Равно как и жнецы, – отозвался викарий. – И к чему это привело?

Несмотря на то что Мендоза спорил с Грейсоном, демократией в их маленьком кружке и не пахло. То, что говорил Набат, становилось для них законом, и неважно, кто из них бывал несогласен.

Сестра Астрид в этом вопросе была на стороне Грейсона.

– Я думаю, ты правильно делаешь, что сопротивляешься всему экстравагантному, – сказала она. – Я думаю, Гипероблако с тобой бы согласилось.

– Пока у нас получается вовремя попасть туда, куда нам нужно, Гипероблако не вмешивается, – сказал Грейсон, хотя и подозревал, что Гипероблако изменяет железнодорожные и авиамаршруты, чтобы ускорить их движение к точкам назначения.

Он даже думал: прикажи Набат всем им путешествовать на мулах, Гипероблако раздобыло бы им мулов реактивных, с особым устройством в прямой кишке.

И все равно, как ни старался Набат быть незаметным, Мендоза неизменно превращал его прибытие в нечто столь монументальное и драматичное, что Шипящие чувствовали, что основания их ложных убеждений сотрясаются, трескаются и с грохотом обрушиваются. Грейсон являлся им как всемогущий Набат – Набат обвиняющий, отвергающий и грозный, после чего нечастным Шипящим оставалось лишь падать на колени и молить о прощении.

Фокус с птицами был всецело придумкой самого Грейсона. Все было достаточно просто. Любое существо на Земле своими наночастицами было связано с Гипероблаком, которое с помощью этой связи контролировало размеры популяций. Иными словами, Гипероблако имело тайный доступ к поведению любого вида, существующего на планете. Нечто подобное жнецы предприняли по отношению к морским существам, жившим в окрестностях Стои, превратив море в некое подобие аквариума. Но, в отличие от жнецов, Гипероблако не манипулировало животными и птицами ради удовольствия человека или, как это в конце концов произошло в Стое, с целями преступными. Оно контролировало животное, но только так, например, чтобы то не стало жертвой наезда на скоростном шоссе или не погибло в силу иных причин, вызванных его поведением или сложившимися обстоятельствами. И, поскольку до создания восстановительных центров для животных никто не додумался, это был единственный способ позволить братьям нашим меньшим полноценно дожить до естественной смерти.

– Если моя задача состоит в том, чтобы остановить Шипящих, – говорил Грейсон Гипероблаку, – я должен показать им нечто, способной произвести сильное впечатление, что продемонстрировало бы им, что ты – на моей стороне, а не на их.

Он и предложил этот трюк с плачущими горлицами, которые цветом своего оперения напоминали тучу, готовую прорваться молнией и громом. Гипероблако согласилось.

Конечно, были и иные фокусы. Гипероблако заставляло автоматические такси съезжаться к месту сборища Шипящих, окружать их и вытеснять с места собрания – так, словно они были стадом овец. Оно создавало мощное магнитное поле, достаточно сильное, чтобы приподнять Грейсона над землей, а когда погода была соответствующей, по его команде вызывало грозу с молниями и громом. Но фокус с птицами был, без сомнения, самым удачным. Шипящие, увидев человека в образе грозовой тучи, застывали как вкопанные, и это приводило их в чувство. Конечно, не все из них тут же, на месте, отказывались от своих убеждений, но, по крайней мере, они начинали думать в правильном направлении. Конечно, когда на тебя садится такая уйма голубей, это не совсем приятно. Их коготки оставляли на коже царапины и небольшие кровоточащие углубления. Часто птицы клевали Грейсона в глаза и уши. Да и в отношении гигиены они были не самыми образцовыми существами – гадили, нисколько не уважая религиозные ценности.

Грейсон оставался с той или иной сектой достаточно долгое время, чтобы успеть вразумить всех ее членов, вернуть их в стадо, как говорил Мендоза. Затем Набат исчезал вместе со всей своей свитой, чтобы появиться в другой секте Шипящих, на другом конце мира. Точечные хирургические удары и подковерная дипломатия – он использовал эти средства в течение двух лет, и они доказали свою эффективность. Помогало и то, что среди слухов, которые распространялись по миру о Набате, было гораздо больше нелепых, чем тех, что были основаны на фактах.

– Звуком своего голоса Набат разрушил гору…

– Набат обедал в пустыне с богами Эпохи смертных и председательствовал за их столом…

Реального Набата было легче спрятать в складках абсурда, который благодаря слухам плотно окутывал его действительную жизнь.

– Хорошо, что мы это все делаем, – говорил викарий Мендоза. – Но это – ничто в сравнении с тем, что мы могли бы делать.

– Мы делаем то, чего хочет от нас Гипероблако, – говорил Грейсон, но Мендоза не торопился соглашаться. И, по правде говоря, Грейсон временами чувствовал, что сыт всем этим по горло.

– Я чувствую, что я – белка в колесе, – пожаловался он Гипероблаку. – Какой смысл в том, что я делаю, если секты Шипящих появляются быстрее, чем я успеваю вернуть их на путь истинный? Это тоже часть твоего плана? И разве хорошо то, что я притворяюсь богом?

– Дай определение слову «хорошо», – попросило Гипероблако.

Когда речь заходила о вопросах этики, Гипероблако становилось невыносимым. Лгать оно не умело, а Грейсон умел, и неплохо. Он лгал Шипящим при каждой с ними встрече, убеждая их в том, что обладает нечеловеческой природой. Но и при этом Гипероблако не останавливало его, а потому он не знал, одобряет оно его ложь или нет. Простой запрет не совершать того-то или того-то – вот и все, что Гипероблако делало, когда понимало, что Грейсон выходит за рамки своих возможностей и полномочий. А вообще, если бы Гипероблако хоть как-то критиковало его, он бы чувствовал себя более комфортно, потому что понимал бы, правильно ли работает стрелка его нравственного компаса или же сбилась. С другой стороны, Гипероблако могло бы прямо сказать ему о том, оправдывает ли поставленная цель те средства, что он использует. Во всяком случае, его не так бы мучила совесть.

– Если ты станешь делать что-либо разрушительное, я дам тебе знать, – говорило Грейсону Гипероблако, после чего он ждал от него хорошего пинка, который тем не менее так и не получал.

– Твоим именем я совершил нечто ужасное! – сказал он как-то Гипероблаку.