Альберт Беренцев - Грибификация: Легенды Ледовласого

— Я вроде уснул. Простите, слушаю вас, — сказал Топтыгин. Он ощущал, что ему только что снилось нечто очень неприятное, но никаких подробностей сна припомнить уже не мог.

— Мне нельзя койки таскать. Не буду. Спина больная. Можете сами посмотреть, вы же профессор, — неуверенно сказал человек. Коробку он поставил на пол.

— Боюсь, что моя специализация лежит далеко от болезней опорно-двигательного, молодой человек, — ответил Топтыгин, — И о каких койках вы сейчас говорите?

— Так заставляют койки таскать, меня заставляют — заканючил незнакомец, — Лейтенант Шпалова сказала, что если буду плохо работать — оформят за тунеядство. Никакого гуманизма, никакой заботы о людях, не соблюдают генеральную линию партии.

Топтыгин зевнул:

— Мне вроде сказали, что уборкой больницы будут заниматься добровольцы. Так что если не хотите таскать койки — идите домой. В чем проблема, молодой человек?

— Ага, домой, — обиделся тунеядец, — Я домой пойду, а они мне туда следака пришлют и за убийство оформят. Мне участковый угрожал, падла. Слушайте, профессор, а тут безопасно? Я тут тронул пару коек, не таскал их, конечно, а просто тронул. Случайно. У меня теперь хуй не отвалится? А то говорят, что от этого протекшего ядохимиката хуи отваливаются.

— Не отвалится. Можете не беспокоится за ваш половой орган. И за все остальное тоже, — заверил мнительного «добровольца» Топтыгин, — Яд уже дезактивировался, и мы здесь все проверили. Койки чистые, в смысле они, конечно, запачканы кровью и фекалиями, но яд из этой мертвой крови и выделений тоже уже ушел. Опасные для окружающих больные у нас остались только в одной палате на третьем этаже. Еще нельзя ходить на лестницу, по которой мы выносим этих больных, когда они... когда они выписываются из больницы. Но ни в эту палату, ни на лестницу мы добровольцев не пускаем, там все изолировано и стоят часовые, вы наверное видели. Так что никакой опасности нет, молодой человек. Хотя работа конечно неприятная, согласен.

При слове «работа» собеседник профессора поморщился, судя по всему, для него неприятной была любая работа.

— Так я пойду домой, профессор? А то у меня дела.

— Идите уже, конечно.

— А менты как же? А вы скажете лейтенанту Шпаловой, чтобы она меня не оформляла за тунеядство, и за все остальное?

Разговор уже несколько наскучил Топтыгину:

— А вот тут ничем не могу помочь, молодой человек. Ваши проблемы с милицией решайте сами.

— А я... — тунеядец вдруг разволновался, — А я вам могу дать лекарство, профессор. Которое помогает от ядохимиката. Но только давайте устроим честный обмен. Я вам лекарство — а вы меня от ментов отмажете.

Топтыгину захотелось рассмеяться, или дать незнакомцу в морду. А еще ему захотелось потащить этого алкаша на третий этаж и ткнуть его серой рожей в окровавленного мальчика без глаз и кожи, чтобы он понял, что никакого лекарства тут быть уже не может. Но Топтыгин только сказал:

— Спасибо, не стоит. До свидания, молодой человек.

Но алкаш не ушел:

— Не верите, да? А я вам сейчас покажу, профессор. У меня вся доказательная экспериментальная база с собой, смотрите.

Серолицый извлек из коробки котенка и победоносно продемонстрировал его Топтыгину, держа животное за шкирку:

— Вот. Когда я его подобрал — у него не было ни рожи, ни кожи, и кровавая юшка из всех отверстий лилась. А сейчас вон какой жирный и лоснящийся. Поправился за один день. Еще и поумнел, я с ним в цирке выступать буду. Он команды знает, и зовут его Мухтаром, профессор.

— Замечательно, — сказал Топтыгин и потянулся к новому телефону, установленному взамен разбитого профессором аппарата, чтобы вызвать охрану.

— А вот это лекарство. Она правда не признается, что она лекарство. Она вообще со мной почему-то больше не разговаривает, — алкаш водрузил на стол перед профессором открытую банку с какой-то черной жижей внутри, на поверхности субстанции плавали мелкие фиолетовые глянцевые кусочки. К банке была приклеена этикетка с отпечатанным на машинке номером «389116».

Топтыгин взглянул на банку, и кусочки вдруг изменили свой цвет, они стали желтыми, а потом оранжевыми. Профессор передумал звать охрану.

— Хм... А что это такое? Какая-то гнилушка в собственном соку? И она с вами больше не разговаривает? — живо поинтересовался Топтыгин.

— Все так, профессор, — ответил алкаш, — Сначала все мультики показывала, в любви признавалась, а теперь чего-то заткнулась. Вот хуй их разберет, этих баб. Эта хоть и баночка, а туда же, все мозги мне ебет. А вот только котенка она вылечила. Вы не думайте, профессор, тут ничего жрать или внутричленно вводить не надо. Вы просто поставьте эту баночку к больным в палату, она сама их вылечит.

— Вы очень хорошо и понятно все объяснили, молодой человек, — добродушно сказал Топтыгин, — Пожалуйста, отнесите теперь вашу гнилушку и котенка доктору Андреевой. Она займется. Это здесь, на первом этаже, кабинет 38.

— А менты....

— Ну конечно, — воскликнул Топтыгин, — Сейчас же позвоню министру внутренних дел, и он лично даст вам гарантии безопасности. И ни в каком тунеядстве вас обвинять не будут.

— А вы можете...

— Разумеется, каждый день ему звоню.

— Ну вы скажите ему... Меня Цветметов зовут, и никакой гастроном я не грабил, это все грязные клеветнические поползновения ментов...

— Само собой, — живо закивал Топтыгин, — Идите уже, Цветметов, не беспокойтесь. Вы нам очень помогли. Кабинет 38, доктор Андреева.

Надоедливый посетитель сгреб в коробку открытую банку и котенка и вышел из кабинета, аккуратно держа свою ношу, видимо опасаясь пролить сок гнилушки на котенка по имени Мухтар.

Профессор поднял трубку и набрал номер больничного поста охраны:

— Алло. Товарищ капитан? Да, Топтыгин. Слушайте, тут по первому этажу бродит алкоголик с белой горячкой. У него коробка в руках, вы его сразу узнаете. Сейчас он в районе кабинета 38. Вышвырните его из больницы, пожалуйста. И лейтенанта Шпалову можете вышвырнуть вместе с ним. Я просил городское руководство прислать мне добровольцев для уборки, а они набрали сумасшедших алкоголиков из вытрезвителей. У нас тут режимный объект, между прочим.

Топтыгин раздраженно бросил трубку, в кабинет вошла женщина-врач.

— Ну? — устало спросил профессор.

— Еще шестеро умерло. Остальные вероятно в течении пары часов, — ответила женщина.

— Как мальчик?

— Пока жив. Кричит, зовет маму. Профессор, а может быть дать ему...

— Нельзя, Катенька, нельзя. Тут повсюду сотрудники органов. Теперь их тут в десять раз больше, чем пациентов. И они внимательно наблюдают, в том числе за расходом лекарств. Мы не можем облегчить страдания этого мальчика, если мы сделаем это — нас посадят, как убийц.