Кристина Далчер - Мастер-класс

Хотя на пакетике было написано просто: mepacrine hydrochloride , — и я уже знала, что это международное, не имеющее патента, название. Но именно это лекарственное средство и упоминалось в плане Алекса. Вот только я не знала, как бы мне незаметно сфотографировать этот пакетик с помощью Мелиссиной ручки.

Я кашлянула и робко спросила:

— Нельзя ли мне стакан воды, прежде чем мы начнем? Пожалуйста!

Медбрат Мендер улыбнулся.

— Конечно, дорогая. — И вышел из комнаты. Алекс тут же отвернулся от меня и стал говорить по телефону, так что я успела вытащить правую руку из-под бумажного полотенца и, затаив дыхание, нажать на кнопку…

Щелк.

Алекс резко вскинул голову, обернулся, и улыбка, с которой он только что разговаривал по телефону, сползла с его губ.

— Какие-то проблемы?

— Нет. Просто у меня рука затекла.

И тут он принялся меня ощупывать, пробираясь вверх по внутренней стороне бедра.

Я гневно расширила глаза.

— Прекрати!

Он прекратил, но только для того, чтобы запереть дверь. А потом снова вернулся ко мне и наклонился к самому моему лицу, и я почувствовала запахи крема после бритья и трубочного табака, которые почти заглушил мощный запах мыла, когда он стащил с рук перчатки.

— Неужели ты действительно холодна как рыба? Малколм постоянно об этом твердит. — Одна его рука снова скользила по моему бедру, но уже без перчатки, а второй рукой он буквально пришпилил меня к поверхности стола. — Спорить готов, что он был не прав.

Бумажное полотенце смялось в комок, когда я резко дернулась вбок и выбросила левую руку, надеясь кулаком попасть Алексу в лицо. Он поймал мой кулак в воздухе, словно какой-то воздушный шарик, а не комок живой плоти, и с силой его стиснул. Больно. Ужасно больно.

— Отпусти. — И я услышала, как жалко, как слабо прозвучал мой голос. Я снова дернулась, и Алекс рассмеялся.

— Да отпущу я тебя. Отпущу до самого Вашингтона. — Он освободил мою несчастную руку, подошел к двери, отпер ее и, повернувшись к раковине, принялся снова мыть руки. Вода все текла и текла, и мне уже стало казаться, что он пытается соскрести с себя даже само прикосновение ко мне. Затем он высушил руки и натянул свежие латексные перчатки. — А ведь я могу сделать тебе очень больно, — шепнул он мне на ухо, разрывая стерильный пакет с расширителем. — Я могу, например, проткнуть тебе стенку матки или ввести тебе туда нечто такое, отчего твои внутренности будут гореть огнем. Я могу сделать с тобой все что угодно, а ты даже и понять ничего не успеешь, пока не станет слишком поздно. Я могу даже заставить тебя совсем исчезнуть.

Совсем исчезнуть.

Вот это правильные слова. Именно так называется то, что я бы и сама хотела сделать сейчас, если бы у меня хватило сил. Но единственное, что я сейчас могла, это думать — о Розарии Дельгадо, о Джо, о ребенке Джо, которого я заставила исчезнуть . И кое о ком еще. Но эти воспоминания мне давным-давно удалось подавить.

Мендер наконец вернулся. Он поднес к моим губам бумажный стаканчик с водой и ласково сказал:

— Вот, дорогая, пейте. Аккуратно, не торопитесь, маленькими глоточками. — Он положил свою прохладную руку мне на лоб, и это, как ни странно, меня успокоило. Как только я сказала, что напилась, он забрал стаканчик и попросил меня немного сдвинуться вниз, и сразу же ноги мои как бы сами собой оказались закреплены в стременах.

— Это займет меньше минуты, — сказал мне Алекс и ловко вставил расширитель, искусственно меня перед собой раскрывая.

Я лежала неподвижно, сознавая, что впервые в жизни позволила, чтобы над моим телом совершили насилие. Что ж, в определенном смысле я это заслужила.

ТОГДА:

Я начала ненавидеть Мэри Рипли, когда училась уже в двенадцатом классе, через несколько месяцев после того, как Мэри перевелась в нашу новую частную школу, где я наконец-то почувствовала себя одной из «избранных» — то есть самых хорошеньких девочек в школе, у которых губы всегда были накрашены, а волосы тщательно уложены с помощью лака; частью этого мини-общества, как мне казалось, я всегда и стремилась стать. И вот теперь я каждый день, сидя позади Мэри на занятиях по английскому у миссис Хилл, была вынуждена смотреть на ее тощую спину и усыпанный хлопьями перхоти черный пуловер, который она носила изо дня в день.

Мэри Рипли была тоненькой рыжеволосой девочкой, далеко не глупой, но жила она в другом конце города и вообще была не такой, как мы. Она принадлежала к той полудюжине учеников, которых на благотворительных началах каждый год принимали в элитные школы; за их обучение платила Академия Роквилла. Свой завтрак Мэри приносила в мятом бумажном пакете, который уже стал мягким от длительного пользования. Туфли на ней были весьма поношенные, да и, пожалуй, маловаты ей на целый размер, а потому она во время урока частенько наполовину вытаскивала из них пятки, демонстрируя истертые до прозрачности носки. Но я ненавидела ее вовсе не за то, что она бедная, и не за то, что у нее десять братьев и сестер.

Я ненавидела Мэри Рипли, потому что она одним своим присутствием могла снова утянуть меня на дно бочки, откуда я с таким трудом только что выкарабкалась.

Те девочки, обществом которых я в то время так дорожила, называли ее не иначе как Страхолюдина Мэри. Во время перемен они шарахались от нее в тесных коридорах, делая вид, что от нее можно «что-нибудь подцепить»; в школьном кафетерии они собирались тесными группками за «своими» столиками, открывали пакеты с чипсами и сэндвичами, купленными в буфете на собственные карманные деньги, и перешептывались, комментируя невероятную плодовитость ирландских предков Мэри, когда считали, что она не может их услышать.

Однажды в начале ноября — помнится, это был вторник — я, не выдержав их злобного шипения, сказала за ланчем:

— Она вовсе не такая плохая. — И тут же три пары подведенных тушью глаз, яростно сверкнув, уставились на меня, а Сьюзен даже пошутила:

— Так, может, ты пригласишь ее на нашу следующую вечеринку, Эл? Придешь с ней, а не с Малколмом, раз уж она тебе так сильно нравится. — И она, изображая искренний ужас, чуть сползла на стуле и прошептала: — О господи! Вот и она! И, кажется, прямо к нам идет!

Мэри действительно направлялась к нам.

— Привет, Эл, — сказала она, не обращая внимания на вытаращенные от изумления глаза остальных девчонок. — Ты не хочешь немного прогуляться со мной в субботу, если ты, конечно, ничем не занята? — Голос у Мэри был тихий, мягкий; у меня лично он всегда вызывал ассоциации с собакой, которую слишком часто пинают ногами.

— Извини, — сказала я. — Но в субботу у нас «хоумкаминг» [49] Homecoming — буквально «возвращение домой» — в Америке традиционная школьная вечеринка с участием бывших выпускников. .