Кристина Далчер - Мастер-класс

Отстегивая ремень, я вдруг подумала о побеге. Скажем, вверх по улице до дома Сары Грин. Или в другую сторону, к домам Делакруа, Моррисов и Каллахэнов. А можно быстро пересечь пустующую детскую площадку и спрятаться в моей «Акуре», припаркованной, как обычно, на подъездной дорожке. На самом деле бежать можно куда угодно, лишь бы не идти в этот темный дом, где компанию мне составит, похоже, только мой муж, который меня ненавидит.

Но Малколм, выключив двигатель, уже подошел к моей дверце, открыл ее и крепко взял меня за руку. Продолжая сжимать мое запястье, он подвел меня к задней двери дома, вставил ключ в замок и втолкнул меня внутрь.

— Ложись спать, Елена, — только и сказал он.

— У меня тут несколько рецептов, их нужно заполнить и купить лекарство. — Я вытащила рецепты из кармана, чувствуя, как уютно авторучка Мелиссы устроилась в складках ткани. Малколм взял у меня рецепты и, поморщившись, бросил:

— Я же сказал, чтобы ты ложилась спать. — Затем прибавил — лишь чуть более вежливо: — Утром я обо всем позабочусь.

— Но лекарства нужны мне сейчас. Их следует принимать в течение всей ночи после…

— ЕЛЕНА. НЕМЕДЛЕННО. ЛОЖИСЬ. СПАТЬ.

Я ждала, что при громких звуках его голоса Энн тут же просунет голову в дверь, но так и не услышала ни звука — ни приоткрываемой двери, ни топота ног, сбегающих по лестнице. Мы были одни в этом опустевшем доме, где на окнах опущены жалюзи и даже свет едва горит.

— Где Энн? — спросила я.

— Она у друзей.

— Каких друзей? Когда она вернется домой? — Не знаю, зачем я об этом спрашивала, если ответ мне и так был известен.

— Скоро.

Еще пять минут противостояния закончились ничьей, и я оставила Малколма в коридоре и пошла в сторону нашей спальни. Где-то в глубине души, правда, я ждала, что он вот-вот меня остановит и скажет, что больше не рад моему присутствию в его постели и лучше мне продолжать спать в комнате Фредди. Но Малколм не сказал мне больше ни слова.

Мой палец привычно отыскал на стене выключатель и привел его в вертикальное положение. Вспыхнул свет, и я не узнала свою спальню. Моя прежняя комната выглядела какой-то совершенно чужой. Гардеробная была выметена дочиста; деревянные стены, на которых раньше висели фотографии моей семьи в рамочках, казались неприлично голыми; исчез куда-то даже мой круглый серебряный поднос с духами. Я открыла нижний ящик комода, где хранились мои пижамы и ночные сорочки. Он был абсолютно пуст. Как и все остальные ящики, впрочем. Дно в каждом было заботливо выстлано бумагой в цветочек. Я невольно зажала рот рукой, пытаясь заглушить рвущийся из горла вопль.

Дыши, Эл. Просто дыши. Но я даже вздохнуть не могла!

Отражаясь в зеркале, вход в гардеробную снова манил меня, заставляя попытаться еще раз открыть дверь, проверить: может быть, там, внутри, все по-прежнему? И мои вещи висят на вешалках или лежат, аккуратно свернутые, на проволочных полочках органайзера, а мои туфли выстроены стройными рядами так же, как всегда? И я поддалась на этот зов, вновь пересекла комнату, одной рукой по-прежнему зажимая рот, а второй нащупывая ручку двери. В голове у меня крутился некий ужасающий сценарий: Давайте заключим сделку, Елена: что там, за дверью номер один? Не хотите ли попробовать угадать? Угадаете — получите большой приз !

Нет. Нет, не хочу!

Но дверь я все-таки открыла и вошла внутрь.

Белые проволочные конструкции органайзера были на месте; там же, где находились с того дня, как я пригласила к себе консультанта из магазина «Оборудование для спальни и ванной» и неплохо ему заплатила, а он придумал дизайн и сам все установил. Проволочные полочки, девственно-чистые, тянулись вдоль боковой и задней стенок гардеробной и словно ждали, чтобы их снова заполнили стопками одежды из шерсти, денима, хлопка. Ковер на полу был явно только что вычищен, по его краям поблескивали в электрическом свете полоски бежевой плитки.

У меня возникло ощущение, словно я исчезла из этой жизни.

Я резко повернулась и вышла из гардеробной. Затем подошла к окну с той стороны кровати, где обычно спал Малколм, резким движением раздвинула шторы и подняла легкие итальянские жалюзи, слушая, как они пощелкивают и шуршат по стеклу. Когда жалюзи замерли в безмолвии, я даже не попыталась открыть задвижку на окне и поднять стекло. Еще до того, как незакрепленные жалюзи вновь опустились и заняли прежнее положение, мне стало ясно, что створки окна заперты на замок. Замочная скважина смотрела на меня, словно говоря: не стоит и трудиться.

Я превратилась в заключенную. И тюрьмой мне стал собственный дом.

Бог знает, сколько времени я простояла у запертого окна, прижимая пальцы к губам и тупо разглядывая геометрический рисунок стеганого одеяла и мою синюю пижаму, аккуратно свернутую и выложенную на подушку. Несколько минут? Или часов? И все это время, похоже, Малколм торчал в дверях, непринужденно прислонившись к дверной раме, и наблюдал, как меня все сильней охватывает отчаяние.

— Окна и двери поставлены на охрану, Елена, — сказал он, перехватив мой взгляд. — И оконные стекла, кстати, тоже. А теперь тебе лучше всего лечь в постель.

— Ах ты гребаное чудовище! — вырвалось у меня.

— Ну, об этом тебе, наверное, следовало бы несколько раньше догадаться. Ладно, утром увидимся. — Он повернулся, закрыл дверь, и в замке щелкнул ключ.

Несколько минут назад, когда я проснулась, я почувствовала, что вся горю. А теперь меня буквально до костей пробирал какой-то зимний промозглый холод, и я, перекатившись на бок, с головой спряталась под стеганое одеяло, потому что ледяное яркое солнце светило мне прямо в глаза. Интересно, кто это раздвинул занавески? Малколм, наверное.

Малколм.

Моя рука, высунувшись из-под одеяла, ощупала его половину постели, холодную и безжизненную. Так что моментально развеялись в прах любые мои фантастические предположения о том, что последние несколько дней были всего лишь обычным ночным кошмаром. Однако я все еще ни в чем не была уверена. Похоже, невидимые руки, что раздернули в спальне шторы и подняли жалюзи, успели и надо мной поработать, пока я спала, ибо голова у меня была словно ватой набита, и каждая частица моего тела твердила мне: оставайся в тепле, под одеялом. И только одна его часть подтверждала: мне нужно в туалет, причем как можно скорее.

До туалета я добралась, но вернуться у меня не хватило сил, и я упала — к счастью, на коврик возле ванны, а не холодные плитки пола. Перед глазами у меня все плыло и кружилось, бежевые, синие, белые цвета образовывали какие-то странные круги и спирали, словно на той фантастической лестнице, что была у Эдгара По в «Доме Эшера». Я была уже не в состоянии различать верх и низ, холодное и горячее.