Софи Макинтош - Синий билет [litres]

Я поднялась на ноги.

Но идти так долго у меня не было сил. Из-за размеров моего тела его физические возможности быстро сокращались. Я снова вошла в дюны, поставила красную палатку. Никто бы ее там не заметил. А если бы кто-то и заметил, выбора у меня все равно не было.

Теперь в любой позе мое тело испытывало дискомфорт, я больше не могла удобно улечься, как ни старалась. В конце концов я встала на четвереньки, дав возможность животу свисать до земли. Я уткнулась лицом в песок, который сразу прилип к моим мокрым щекам. Я стала издавать звуки, какие в обычном состоянии никогда бы из себя не исторгла.

Я морщилась от боли, слабой и еле ощутимой. Но потом боль рассекла мне грудную клетку и таз, словно меня разложили на разрубочной колоде. А потом норовистая лошадь рванулась от меня прочь, и не было никакой возможности ее сдержать.

Мягкое тело научается быть крепким на сельских дорогах. Мокрый гравий, пар, струями бьющий из моих ноздрей. Тело, вибрирующее на асфальте, в отелях и бассейнах, ванных комнатах и клиниках, тело с его содранными заусенцами, голодом и сексом с любимыми и нелюбимыми, тело, прощающее весь вред, что я ему причинила. Тело, вечно стремящееся куда-то. Влекущее меня вперед. И до сих пор меня не подводившее.

Я думала о границе как о четкой линии между прежней жизнью и новой. Она представлялась мне в виде светящейся полосы на земле. Я могла переступать через нее вперед и назад. Я могла быть одновременно в двух разных местах.

– О’кей, – сказала я себе.

Я содрала с себя платье и нижнее белье, все равно все уже было заношено до дыр. От пота моя кожа стала липкой. У меня тряслись руки. Я упала на колени, словно собралась молиться, обхватив свои бока обеими руками. Я стала восходить по лестнице боли, ступенька за ступенькой, пока не оказалась высоко над землей. Пока не оказалась высоко над самой собой.

Я представляла себе сияющую белую дорогу, там не было ни одной машины, и я лежала на ней, и она была покрыта не гравием, а гладким мрамором, и я все ждала, что вот сейчас на меня что-то понесется, и я вскочу и отбегу. Все ждала, что вот сейчас с меня сдерут кожу, слой за слоем.

Расслабься и покорись, сказала я себе, как говорила себе раньше не раз, в прежней жизни, когда переживала за неудачное решение, или чувствовала себя паршиво, может быть, я все эти годы практиковалась, подготавливала себя к этому моменту, сама того не осознавая. Покорись.

Повсюду мне мерещилось влечение, смутно маячившее вдали, точно стена дождя, которая была бесконечной, стократно отраженной, словно в зеркале. Я в изумлении двинулась к возможностям, которые оно таило. И вот куда оно меня завело.

Все сдавило внутри. Я стала тужиться, но бесполезно, хотя желание тужиться не пропало, и я не перестала, потому что это было единственное действие, на которое оказалось способно мое тело. Я прерывисто дышала и рыдала. Я положила руку между ног и наткнулась на что-то твердое.

Малышка. Такая странная, такая живая. Она вышла из меня, как будто ее подталкивали сзади. Мне стало горячо. Я взяла ее в руки. У нее была синеватая кожа, а потом она закричала – в унисон со мной, как я поняла через мгновение, и мы издавали звуки, как два инструмента одного оркестра, играющие по нотам одну и ту же пьесу. Мое тело все еще содрогалось, кровоточило, а потом я извлекла из себя что-то. Нечто вроде обрывка легкого, привязанного к веревке, и тут мое тело содрогнулось от боли. Покорись! Малышка все еще кричала, но ее кожа из лиловой стала красной. Неведомое существо, вышедшее из моря.

Покорись. Я еще не понимала, полюбила ли я ее с первой же секунды, мне было страшно делать подобные оценочные суждения, но я точно знала, что готова умереть за нее, и для меня это было самое главное.

Покорись. Я крепко прижала дочку к себе.

Солнце уже стояло высоко. Мы со страхом глядели друг на друга, но я понимала, что боюсь больше. Я очень осторожно зажала ее крошечную ручку между своим большим и указательным пальцами. Ее ладошка была не больше подушечки моего пальца. Она вся была еще покрыта пленкой слизи и крови, словно стейк, только что вынутый из бумажной обертки. Кое-где к ее коже прилипли песчинки. Ко мне постепенно возвращалось рациональное мышление: в рюкзаке у меня пластиковая бутылка теплой воды. Надо перерезать пуповину, как сказала мне та женщина. Я понятия не имела, как это делается, и боялась использовать свой грязный нож, и в конце концов подоткнула красноватый мясистый мешочек в одеяло рядом с ней. Очень быстро я привыкла к виду крови.

Нова – такое имя я придумала для нее еще в лесу, имя родилось из обрывков названий, записанных, запомненных и попавших в мой список. Я выбрала это имя, но никому об этом не сказала. И вот теперь тайна была раскрыта. Я сообщила дочурке, как ее зовут. Нова была вся сморщенная, в пятнышках, и на ее макушке топорщились, словно перышки, темные волосики. Она была такая диковинная! И мне не хотелось с ней расставаться.

Когда она начинала хныкать, я клала ее себе на грудь, повторяя движения, которые когда-то видела. «Давай, – подбадривала я ее, – поешь!» Ее ротик открывался и закрывался. Я думала, что она должна откусывать кусочки моей плоти, оставляя у меня на коже крошечные ранки, и не возражала. Я шептала, что она может взять от меня все, что ей нужно. Мне следовало подмыться, но я не знала, как это сделать с ней на руках. В конце концов я натянула платье, которое отдала мне женщина, поверх своего окровавленного тела, решив, что лучше так, чем никак.

Спали мы беспокойно. Все тело у меня болело. И я не знала, как унять эту боль. Время от времени я высовывала голову из красной палатки и проверяла, скоро ли ночь сменится рассветом. На ощупь и на глаз я проверила нанесенный моему телу урон. Похоже, мне повезло, и я избежала физических травм, о которых нас предупреждала Валери, хотя, возможно, они еще могли возникнуть позже. А может быть, когда я себя осматривала, мой мозг вдруг слетел с катушек, и скоро я утоплю нас обеих в океане. Но стоило мне об этом подумать, как я приказала себе остановиться, но мысли вертелись в голове и не давали об этом забыть. Чтобы отвлечься, я смотрела на спящую Нову, а потом и сама заснула.

Когда я проснулась, свет уже пробивался сквозь парусину, окрашивая внутренности палатки красным. Личико Новы сияло. Я лежала неподвижно и вслушивалась в тишину, крепко прижимая к себе свое дитя. «Шшш», – шептала я ей.

За стенками палатки послышался шорох, кто-то прошел мимо, а потом еще кто-то. Послышались голоса, настолько тихие, что слов было не разобрать. Молния палатки поехала вниз. Глядя на опускающийся замок молнии, я потянулась за ножом.

Лицо незнакомой женщины. Бледное и бесстрастное, как луна.