Софи Макинтош - Синий билет [litres]

– Еще как влияет! Но я уже не боюсь, – сказала я, хотя не знала, правда ли это. А может быть, мне хоть раз в жизни надо быть смелой. Мое темное чувство больше уже не казалось темным, оно ярко сияло, потому что я узрела и даже потрогала горячий и влажный красный бутон мироздания, но мне не хотелось говорить об этом с Марисоль, даже при том, что теперь она сама была матерью.

– Хорошо тебе, – заметила она. – Можно мне ее подержать?

– Нет, – отрезала я. – Знаешь, я не могу тебя простить. Даже несмотря на то, что ты мне ее вернула. Ты же нас предала.

– Только в самом конце, – сказала она. – Только когда мне пришлось. Я других предала, вот это правда. Я делала ужасные вещи ради того, чтобы сохранить ребенка. Но то, что было в лесу, с нами, – все это было по-настоящему. – Она шевельнулась и отвела взгляд. – Но ты сбежала, а мой ребенок перестал двигаться, и мне пришлось вернуться к ним. Мне понадобилась помощь, это была чрезвычайная ситуация, а ты меня бросила. Ну и, само собой, когда я вернулась, пришлось рассказать им про тебя. Конечно, я рассказала. Нужно было выполнить мою часть сделки. – Она взглянула на меня: ее взгляд стал тяжелым, в глазах стояли слезы. – Мне все равно, понимаешь ты это или нет. Я знаю, что на моем месте ты поступила бы точно так же.

Она опустила взгляд на Нову и тронула ее щечку одним пальцем. А я прижала малышку к себе, отодвинувшись назад.

– В любом случае ни к чему хорошему это не привело. У меня нет ребенка.

Я оторвала взгляд от Новы и внимательно посмотрела в глаза Марисоль, впервые с того момента, как мы вошли в эту комнату, и похолодела.

– Это был мальчик, – продолжала она. – Он перестал шевелиться. Я оказалась права, но мне не хотелось в это верить. Он родился мертвым. Я взяла его на руки, но сразу все поняла, а как же иначе? Так что нет у меня ребенка.

Она издала короткий рыдающий смешок. И снова потянулась к Нове, но я только крепче прижала ее к себе.

– Ребенка у меня нет, но я вправе покинуть страну, я могу это сделать честно, у меня будет новая жизнь, я это заслужила. И им наплевать, чьего ребенка я заберу.

– Нет! Только не спрашивай. Не говори мне этого!

Марисоль приоткрыла искаженный гримасой рот, так что стали видны ее зубы. Раньше я никогда не видела ее такой. Она рыдала, не таясь.

– Отдай мне свою малышку! Отдай мне ребенка, и я клянусь, что буду заботиться о ней, как о своей собственной. Клянусь, она будет счастливой и любимой до конца своих дней.

– Но ты же пообещала мне помочь. Так помоги мне сбежать отсюда, – сказала я. – Мы сможем сбежать вместе.

– Не сможем, – возразила она. – Пересечь границу нельзя. Сбежать невозможно. А у меня есть виза. Калла, выехать могу только я.

– Тогда забери другого ребенка. Найди другого. Только не мою малышку, прошу тебя!

Она умоляюще воздела руки.

– Времени очень мало.

У меня свело желудок, рот наполнился желчью. Я не могла смотреть на Марисоль.

– Мне нужно побыть с ней наедине, – сказала я. Марисоль кивнула, оттолкнувшись от пола, и поспешно, уверенно встала на ноги. Открыла дверь и вышла в коридор.

– Я подожду здесь, – донесся ее голос из-за двери.

Звук ее тела, умащивающегося на полу. Бездетного тела, но все равно изменившегося. Я подумала, что она как химера, со звериными клетками в ее кровотоке. Я себе тоже представилась химерой, полузверем-получеловеком. И во мне тоже произошли необратимые изменения. Я же этого хотела. Но мои желания больше не имели никакого значения. Мои желания могли бы сейчас расколоть меня надвое, и все равно это ничего бы не изменило. Я подумала о незнакомой женщине, принесшей моего ребенка к себе в дом. Я подумала о Марисоль, шепчущей что-то на ухо доктору А.

Я знала, что граница недалеко отсюда. Поэтому Марисоль и завела нас сюда. В комнате было окно, которое я могла бы попробовать разбить. А позади была незапертая дверь и коридор, по которому можно пробежать. Я могла бы вихрем промчаться мимо Марисоль, но потом будет слишком много людей, вооруженных людей, сквозь толпу которых мне придется прорываться, там будут запертые двери, шприцы, и я не знала, хватит ли мне сил или хитрости преодолеть все эти препятствия без ущерба для нас обеих. Мое тело все еще кровоточило, все еще было слабым и заторможенным, и каждый мой шаг отдавался ноющей болью в наложенных швах. Я держала в руках ребенка и плакала. Я думала об упрямой силе моего инстинкта, который так далеко нас завел, и о том, не пора ли действовать вопреки ему, и не значит ли именно это быть хорошей матерью. Поступить хорошо, когда каждой косточке в твоем теле плохо.

– Нет, – снова сказала я, но уже с меньшей уверенностью. Я приникла головой к стене. Я вдыхала запах новорожденной Новы. Она заплакала от голода, и я почти инстинктивно начала расстегивать пуговки на своем платье. Вернулась Марисоль, и я впервые заметила два мокрых пятна на ее футболке под распахнутым белым халатом. Она перехватила мой взгляд.

– Тело не забывает так быстро, как тебе хотелось бы, – произнесла она. – Это от слез.

Она присела на корточки передо мной.

– Если ты не отдашь ее мне, ее у тебя все равно заберут. Отдай ее мне, и она никогда ни о чем не узнает.

Я представила свою дочь взрослой, с медальоном на шее, который она воспринимала бы просто как украшение. Внутри ничего не было. Ничего, что могло бы всем поведать о ее будущей жизни, о том, откуда она взялась. И ей не пришлось бы прятаться в лесной глуши. Я вообразила себе ее среди деревьев, на чистом воздухе. Я вообразила, как она быстро бежит, но не спасаясь от чего-то, а просто так.

– Прошу тебя, – сказала Марисоль.

Я медленно кивнула. И отдала ей малышку.

Нова открыла ротик и заголосила. У нее были великолепные легкие. Ее крик, как сирена, прорезал воздух, возвещая о том, что она жива.

– Все хорошо, – сказала я ей. – Кричи, и ни на секунду не умолкай, кричи всю жизнь. Это же твой голос. Это лучшее, что у тебя есть.

Марисоль неловко держала ее и, похоже, была удивлена, что это оказалось так непросто. Мне пришлось ей показать, как надо.

– Вот так, – произнесла я, аккуратно прижав Нову к ее груди. И я не рухнула на пол. Я не потеряла сознания.

– Найди нас, если сможешь, – сказала Марисоль, но, судя по выражению ее лица, она была уверена, что я не стану искать, и сказала это просто ради красного словца. Она сделала попытку меня поцеловать, но сразу раздумала. Вместо этого подняла руку, словно отдавая мне салют. Я восприняла это как жест благодарности. Я восприняла это как признание того, что мы с ней через многое прошли и вот наступил конец. Я смотрела, как удаляется от меня моя дочурка, не переставая плакать. Я видела только ее макушку, клок темных волос, край одеяльца, завернутого вокруг ее личика и стянувшего ее неподвижное тельце. Может быть, Нова не заметит моего отсутствия до того, как они пересекут границу. А может быть, она вообще никогда не заметит моего отсутствия, она же такая крохотная, такая слабенькая, и она была выброшена в мир без лишних церемоний, и может быть, для нее это лучший вариант, что бы я сама ни чувствовала, чего бы ни хотела.