Крэйг Дилуи - Один из нас [litres]

Она обвела взглядом остальных учеников:

– Следует ли понимать, что Джордж высказался за вас всех?

Аттикус Черчилль кивнул квадратной головой. Это был гигант, да еще и с рогами, однако дети с их непостижимой логикой называли его Крохой. Он был настолько крупным, что сидел на полу, поскольку не помещался ни за одним столом. Ему было пятнадцать – один из первых представителей чумного поколения.

– Мы все вместе с Мозгом, – заявил он своим глубоким баритоном.

Учительница вздохнула.

– Что ж, в таком случае урок закончен.

Чумные дети поднялись с мест и направились к выходу.

– Джордж, останься, пожалуйста, – добавила она.

Мальчик снова сел, дожидаясь, пока остальные ученики покинут класс. Последним взгромоздился на ноги Аттикус. Он прошаркал по скрипящему полу, нагнулся, протискиваясь в дверь, и наконец вышел.

– Я ухожу из Дома, – объявила мисс Оливер.

У Джорджа не было проблем с обратной реакцией. Морщины на его лице собрались в выражение изумления и огорчения.

– Мой черед спросить, почему?

Единственной действительно пугающей чертой этого мальчика была его сообразительность. Амелия не сомневалась, что его IQ соответствует уровню гения, а возможно и превосходит этот уровень. Она была уверена, что он способен понять все, что она ему скажет, – умом. Однако настоящее понимание умом не ограничивается.

В 1982 году дела у всех шли хуже некуда. После колледжа она не могла найти работу на Севере, поэтому приняла предложение перебраться в Джорджию, чтобы обучать чумных детей в одном из многочисленных Домов. Ей это представлялось волнующим и увлекательным приключением, все равно что вступить в Корпус мира. Жизнь в Филадельфии была похожа на бег наперегонки со временем. Она предвкушала тихую, простую жизнь среди людей, привыкших ходить не спеша и находящих свободную минутку, чтобы понюхать цветы.

С самого приезда, однако, она возненавидела здесь практически все. Она ненавидела округ Старк с его жарой и мухами, с его преувеличенной любезностью, облекавшей любой социальный контакт, словно слой тошнотворно сладкой глазури поверх куска собачьего дерьма. На Севере люди просто посылали тебя куда подальше; на Юге тебе говорили «благослови тебя Бог» и называли «милочкой». Ее постоянно спрашивали: «Вы, милочка, верно, не здешняя?»

«Идите на …! – хотелось ей ответить. – Разуйте глаза и отправляйтесь!»

Многие видели в ней негритянку с большим самомнением, горожанку, набравшуюся либеральных взглядов, женщину, которой не нужен мужчина. Пришлую, не имеющую в городе ни связей, ни родни. Единственное, что местные любили больше, чем жаловаться на янки, глядящих на них свысока, – это глядеть свысока на всех остальных.

Но больше всего она ненавидела Дом. Этот мрачный, вонючий, полуразвалившийся старый рабовладельческий особняк, маскирующийся под школу. Смехотворный учебный план, физический труд, по большей части принудительный, и привитие детям социальных рефлексов, которые выдавались за обучение. Сами дети пугали ее, хотя со временем она к ним немного привыкла. К некоторым из них – как, например, к Джорджу – она даже начала питать довольно теплые чувства. Однако учителя приводили ее в ужас. Бывшие уголовники, наркоманы и нищеброды. Почти все они были мужчины, и они вечно улыбались ей, когда улыбаться было особенно нечему. Вилли Джефферсон, Натан Берд, Чарли Рукер и остальные. Хуже всех был директор Уиллард – старый стервятник, которого она про себя называла «Главным надзирателем». Она боялась их настолько, что носила с собой в сумочке старый револьвер 38 калибра.

А потом кто-то убил Рэя Боуи и Салли Элбод. В связи с убийствами полиция арестовала одного из учеников. Местные жители перестали притворяться любезными, теперь они смотрели на нее волками в супермаркете и на почте. Кто-то поцарапал ключами ее машину.

Для нее это стало последней каплей. Настало время убираться отсюда подобру-поздорову.

Однако как объяснить все это четырнадцатилетнему подростку, пускай он даже гений?

– Я пробыла здесь два года, – сказала Амелия. – Меня тошнит от всего этого, Джордж. Пора поглядеть, какие еще бывают варианты.

– Насколько я понимаю, в первую очередь вас тошнит от нас.

– Ты удивишься, если узнаешь, от кого меня тошнит в первую очередь, – отозвалась она. – Вы здесь вообще ни при чем.

– Север не мог признать отделение Юга законным, – сказал Джордж. – Представители правящих классов боялись, что такое отделение ослабит республику и установит прецедент, ведущий к распаду Соединенных Штатов на маленькие, слабые государства.

Амелия улыбнулась:

– Я думала, ты бастуешь.

– Вы же сказали, что больше здесь не работаете. Так что теперь мы просто разговариваем.

– Думаю, до конца месяца я еще останусь.

– И куда вы отправитесь потом?

– Может быть, вернусь в Филадельфию.

– Мы будем жалеть о вашем уходе, мисс Оливер. Серьезно. Все ребята будут жалеть. Могу сказать наверняка, что ваши уроки были для нас единственным светлым моментом в этом месте. Остальные учителя даже не пытаются что-то нам давать. Мы все обречены на физический труд, когда вырастем. Но вы пытаетесь, и это главное. Вы даете нам знания, даже несмотря на то, что не обязаны это делать.

– Ох, – ответила она, тронутая. – Спасибо тебе, Джордж. Я старалась, как могла.

– С другой стороны, я рад, что вы уходите. Может быть, вы сможете найти такое место, где обучение действительно означает что-то реальное.

– Хотела бы я сказать то же самое о тебе. У тебя такой огромный потенциал! Почему ты продолжаешь прятать от людей свой великолепный ум?

– И что я стал бы с ним делать?

– Ты мог бы отправиться в Вирджинию, в то специальное правительственное учреждение, о котором я тебе рассказывала. Найти применение своим талантам.

– Вы знаете, почему я никогда так не поступлю, – ответил Джордж. – Мы уже говорили об этом. Там меня заставили бы делать плохие вещи для очень плохих людей.

– Ты этого не знаешь.

– В любом случае я не коллаборационист.

Она снова вздохнула.

– Революция?

– Совершенно верно.

– Миллион с чем-то четырнадцатилетних детей против правительства Соединенных Штатов? Это не революция.

Он улыбнулся:

– Лучше умереть стоя…

– …чем жить на коленях, – закончила Амелия. – Знаю. Имей терпение. Все еще переменится.

– Но только через борьбу! Никакой социальный прогресс невозможен без нее.

– Моя тетя участвовала в марше вместе с Мартином Лютером Кингом. Я знаю, что такое настоящая борьба. Вся суть была в том, что люди не устраивали восстания. Они выходили на демонстрации, бастовали, маршировали. Мирно. Ненасилие – трудный путь, но это единственный путь к победе. Если вы прибегнете к насилию, вас сотрут в порошок. Это именно то, чего они хотят. Это как раз тот вид борьбы, в котором они всегда побеждают.