Эльвира Смелик - Проект «Новый Эдем» [СИ]

‒ А если операция? ‒ вопросы по-прежнему вырывались сами, у Иви не получалось себя контролировать. Но и Марк не прерывал разговора, делился откровенно. Возможно, именно это и было ему необходимо.

‒ Не операбельна. Расположена неудачно. Благоприятный исход чуть больше ноля процентов. Либо умру, либо превращусь в овощ. А сейчас у таких жизнедеятельность не поддерживают. Смысл? Почти сразу отключают. Лучше поживу ещё хоть немного. Нормальным. Да и сейчас уже всё равно оперировать бесполезно.

Марк замолчал, опять посмотрел на Иви, закусил губу и отвёл взгляд. Виновато. Почему виновато?

‒ Тошно слушать, да? ‒ Иви увидела, как напряглись желваки на его скулах. Кажется, он изо всех сил пытался остановить поток рвущихся из него признаний. Но не смог, произнёс, смущаясь: ‒ Ты не слушай. Можешь только вид делать. А так думай о своём. Я тихо буду. Просто, когда с пустотой разговариваю, чувствую себя идиотом. И только хуже.

Иви промолчала. Не знала, что сказать. Совершенно не представляла. Согласиться с его раскладом, только делать вид, что слушает. Нет, точно не получится. Но и заверить, что будет внимать каждому слову и обязательно проникнется его состоянием… Ну нелепо как-то, неестественно. Не к месту. Но Марка вполне устроило её молчание.

Говорил он действительно тихо и почти без интонаций, словно песок из ладони в ладонь, пересыпал слова.

‒ Не хочу умирать. Почему так рано? Мне же всего семнадцать. Конечно, некоторые и меньше живут. Всякое случается. Но когда неожиданно ‒ это ведь не так страшно? Чем знать заранее и ждать. Постоянно ждать. Думать: а завтра я ещё буду? Или это уже последний день? И что потом? Как это ‒ ничего?

Ровный спокойный голос в полном диссонансе со смыслом. Он доносил слова прямо до сердца, вызывая ответный трепет, возрождая забытые эмоции, которые рвались наружу, но не знали, как себя проявить. Самое большее ‒ Иви повторяла время от времени «Марк» и опять в растерянности умолкала. Но, наверное, так и лучше. Ничего другого не нужно. Потому что ни выразить, ни сказать. При всём желании Иви не могла бы полностью понять и разделить чувства Марка.

‒ А главное, точно знаю, что скоро умру, но всё равно надеюсь. Что чудо случится. Что дальше жить буду. Не получается не надеяться. В одной книге читал: «Надежда может свести с ума». Вот я и схожу. С солнцем разговариваю. Я ведь как оно, да? Медленно исчезаю. Только оно обязательно взойдёт утром, а я…

Иви тоже сравнивала себя. Но не с солнцем, со всем остальным, что постепенно погружалось в сумрак. Для неё больше не существовало ни цветов, ни полутонов, да и смыслов особых тоже. Любые эмоции быстро блёкли, цепляли поверхностно и почти сразу тонули в тёмной пустоте, образовавшейся на месте души.

‒ Мой парень недавно погиб, ‒ вырвалось неожиданное признание. Ответное.

Это не сравнить с тем, что испытывал Марк. Это другое. Возможно, не настолько болезненное и сильное, но…

‒ Хочешь, я там ему от тебя привет передам?

Марк улыбнулся, и Иви впервые в жизни захотелось заплакать при виде чужой улыбки.

Вообще-то Иви редко плакала. Даже уже не помнит, когда это случалось. Если не принимать во внимание последний раз. Но и в тот день глаза долго оставались сухими. Иви прекрасно ощущала воцарившуюся внутри её безжизненную пустыню. Всё пересохло: мысли, эмоции. И слёзы тоже. Обжигающее марево вырывалось наружу, плавило такой устойчивый до этого дня мир. Иви перемещалась по нему без сил, без желания, на автомате. Вот так идёшь, и не замечаешь движений, и понимаешь, что бесполезно, потому что впереди только уходящая в бесконечность пустота.

Иви не плакала даже когда в траурном зале крематория наблюдала, как гроб с телом Интарса въезжает в разверстую пасть печи, в глубине которой дрожали синие язычки пламени. Как только люк плотно закроется, они вырастут, набросятся жадно на очередную подачку. И всё. Останется только кучка пепла, похожего на очень мелкий песок.

Нет, то, что происходило не могло иметь никакого отношения к Интарсу. Все ошиблись, перепутали. Остальные же не знали Интарса так, как знала его Иви. А её не пустили в морг, и на прощальной церемонии гроб оставался закрытым.

Сказали, лучше на такое не смотреть. Никому. Тем более Иви. А если она не видела Интарса мёртвым, значит, там, в плотно закрытом гробу, вполне мог оказать и не он. И горстка пепла ‒ не доказательство. Пепел всегда образуется, что бы ни сгорело в огне.

Так разве есть повод для слёз? Для Иви Интарс по-прежнему оставался жив.

Они познакомились в Специальном корпусе, в котором готовили сотрудников для отрядов охраны правопорядка. Наткнулись друг на друга в первый же для Иви учебный день. Интарс был на два курса старше, распределял новичков по комнатам в общежитии, и вводя в компьютер данные, сделал ошибку в имени, написал «Иветта» с одной «т». Иви заметила и, конечно, оскорбилась. Он извинился и улыбнулся.

Как же хорошо он улыбался. Одновременно и губами, и глазами. Иви ошарашенно замерла, а потом услышала, как кто-то окликнул:

‒ Интарс!

И увидела, как сидящий за компьютер парень, повернулся на это имя.

Иви и Интарс. Оба на «и». Это никак не могло быть случайным совпадением. Хотя букв в алфавите не так уж много, но всё же…

Правда, сам Интарс напрочь разрушал подобную общность, сократив имя Иви почти до минимума, всего до двух букв. Ви. Только он так называл её.

Отношения развивались медленно. Очень медленно и очень неопределённо. Вроде бы ходили на свидания, вроде бы даже целовались несколько раз, но как-то без особого энтузиазма. Интарс считал, что учёба в Специальном корпусе не самое подходящее время для горячих страстей. Разумный такой и ответственный. Но, возможно, к Иви он испытывал вовсе не то, что ей бы хотелось. А пользоваться её чувствами в угоду себе ‒ нет, не такой у Интарса характер.

Мучительно. Примерно так же, как когда очень хочется пить, а тебе выдают по глотку: от обезвоживания не умрёшь, но и жажду не утолишь. И одновременно понимаешь ‒ всё правильно, чтобы благополучно добраться до конца пути, надо экономить воду.

Или неправильно? Они же не по выжженной степи бредут.

Курсанты жили в общежитии, на верхнем этаже выделенной под Специальный корпус части здания, в комнатах на три или два человека. Только самым лучшим предоставлялась отдельная. Интарс, само собой, относился к лучшим, а Иви к обычным. Поэтому жила с соседкой ‒ Ларой.

Почти не ругались, не ссорились, друг на друга не жаловались. Ларка была вполне себе нормальной девушкой. Это ей удалось протащить в общагу бутылку вина. Правила подобное запрещали. Но как можно жить, не нарушая правила?

Уселись прямо на пол. За столом воспринималось чересчур торжественно, а на кровати чашки могли опрокинуться, и бутылка падала. Пили, закусывали печеньками, болтали.