Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

Кузьминична убрала со стола и тихонько ретировалась. Наверняка поспешила к Дурдычихе поделиться новостью. Бедные мои косточки как их сейчас перемоют! Добела.

Честно говоря, было всё равно, добела ли, дочерна ли перемоют мне косточки, или так переусердствуют, что в мыльную пену сотрут. Я продолжал безучастно сидеть за столом, уставившись перед собой в никуда. Постепенно село солнце, на небе высыпали звёзды, в беседке у гостиницы завели граммофон, и по деревне, усиленные ночным прохладным воздухом, понеслись залихватские песни, восхваляющие чайное застолье.

По небосводу скатилась одна звезда, затем вторая, а потом метеоры начали чертить небо один за другим. «Леониды», – индифферентно вспомнил я название метеоритного потока, пересекающего земную орбиту в августе.

Над входом в гостиницу горел мощный фонарь, свет от него отсвечивал на решётчатых фермах возведенных аттракционов, и неработающий галактический Луна-парк в ночи был похож на многослойную сеть гигантской серебристой паутины. Словно привлечённые её блеском, как мухи на мёд, на праздник наконец-то начали прибывать гости. По двое, по трое, но чаще по одному, они выходили из-за гостиницы, здоровались с продолжающими вечное чаепитие дедом Дормидонтом и бабой Дормидонтовной и скрывались в гостинице. Странно, но света фар спускающихся с косогора машин я не видел, да и места для транспорта за гостиницей уже не осталось. Как же они прибывали? Впрочем, воспринимал я эту несуразицу с тем же безразличием, как и внешний вид гостей. А посмотреть было на что, хотя с такого расстояния разглядеть в деталях костюмы гостей было затруднительно. Ожидал я, что День Пришельца будет костюмированным балом-маскарадом, но чтобы ни один гость не появился в человеческом обличье – это уже чересчур. Здесь были и насекомоподобные пришельцы, и медузообразные, и звероящеры, но в основном чёрт знает на кого похожие. Фиолетово-зелёные, оранжево-чёрные, в разноцветную полоску, в крапинку; с рожками, с хвостами, в чешуе, с глазами на стебельках; голые, в бальных платьях, в униформе и в скафандрах. Вблизи, наверное, были видны швы маскарадных костюмов, но издалека пришельцы выглядели настоящими.

«Паноптикум уродов», – зло подумал я. Под масками и карнавальными костюмами скрывались обыкновенные люди без внешних изъянов, но я испытывал к ним антипатию. Обидно было за Лию.

Я отвернулся от гостиницы и снова посмотрел на небо. Один за другим небосвод продолжали расчерчивать метеоры. Красиво… Будто салют в честь Дня Пришельца.

Вдоль штакетника в сторону Луна-парка неторопливо, по-хозяйски, протрусил Барбос. Он покосился на меня четырьмя глазами, но пренебрежительно прыскать носом не стал. Словно знал о моём состоянии и сочувствовал.

В коттедже напротив свет не горел, и это было странно. Василий давно должен был проспаться и в естественном желании похмелиться направиться к пришлецам. Или он уже в гостинице? Скорее всего… Доброхоты опохмелить аборигена там всегда найдутся – знаю я современные тусовки.

В коттедже, возле которого утром на штакетнике сидела Ля-Ля, хлопнула входная дверь, и на тёмном крыльце показались огоньки, будто кто-то вышел покурить. Причём не один, а целой компанией. Три огонька, как и положено, были красноватыми, а два – голубоватыми. Травку они там курят, что ли? Никогда не видел, каким цветом тлеет марихуана, но вряд ли голубым. Хотя если накуриться, то огоньки могут тлеть и зелёными собаками. В том числе и двухголовыми. А также трёхголовыми, четырёхголовыми и так далее.

Перемигиваясь, как при затяжках сигаретами, огоньки тесной гурьбой продефилировали к калитке, выплыли на улицу и медленно двинулись к гостинице. Шагов не было слышно, силуэтов не было видно. Они подплыли ближе, и тогда я увидел, что никакие это не огоньки сигарет, а светящиеся глаза, блуждающие в потёмках. Три красных располагались косым треугольником, а немного в стороне – два голубых друг над другом.

– Сидит… – глухо пробурчал чей-то голос, и красные глаза мигнули. – Один, в потёмках… И чего, спрашивается, сидит?

– За метеорами наблюдает… – мигнули голубые глаза.

– Он что, вправду думает, что это метеоры? – пыхнули удивлением красные глаза.

– Он думает, что это салют в честь Дня Пришлеца, – заискрились бенгальским смехом голубые глаза.

Они остановились за штакетником и принялись, помигивая, пялиться на меня. У красных глаз зрачки были узкими вертикальными клинышками, а у голубых – квадратными. И те, и другие то сокращались, то расширялись, дёргаясь, как диафрагма в объективе фотоаппарата. Тел я по-прежнему не видел.

– Молчит… – пробурчали красные глаза. – И чего, спрашивается, молчит?

– Не может понять, где наши ноги, – ответили голубые глаза, – думает, мы ему мерещимся.

– Ну и дурак, – резюмировали красные глаза. – Пока он здесь сидит, молчит и надеется, что мы мерещимся, в четыреста двенадцатом номере уже наливают.

– Тебе бы только глаза залить, – скорбно притухли голубые глаза. – Лишь бы чем.

– А тебе?

– А мне не всё равно, чем. В четыреста двенадцатом палёную водку разливают.

– Это правда, – согласились красные глаза, помигали, подумали: – Тогда пойдём в четыреста восьмой, там сейчас коньяк будут разливать.

– Мне бы серной кислоты… – мечтательно закатились голубые глаза.

– Серной кислоты? – красные глаза нахмурились, помолчали. – Насчёт серной кислоты – это в двести второй. Но там жмот обосновался, ни за что не нальёт.

– За царскую водку нальёт, – убеждённо ответили голубые глаза.

– А где ты царской водки найдёшь?

– В двести восьмой. Там металлоиды обосновались, за так угощают.

– Тогда идём.

– Идём.

Глаза медленно двинулись к гостинице.

– Может, и уфолога с собой возьмём? – предложили красные глаза.

– Он серную кислоту не пьёт.

– А… Тогда пускай сидит. Один, в потёмках. Пускай молчит. Пускай надеется, что мы мерещимся…

Чем ближе к гостинице продвигались глаза, тем они больше тускнели, а когда выплыли в круг света у крыльца, исчезли. Может, действительно померещились?

Честно говоря, было безразлично, померещились мне блуждающие глаза или нет. И открытие, что в Бубякине пьёт не только Василий-тракторист, не удивило. Эка невидаль! В русских деревнях все пьют. Поголовно. Кудесников с Дитятькиным, небось, тоже сейчас потребляют. Заперлись в коттедже, наливают в стаканы, тяжело вздыхают, что нигде дрынобулы достать не могут, и пьют с горя, заливаются самогоном… Впрочем, эти самогон пить не будут. Эти предпочтут казёнку. И Кузьминична с Дурдычихой тоже пьют. Косточки мне перемывают, хихикают и лакают потихоньку. Нет, конечно, не самогон. Наливочку. Черничную… А вот Хробак с птеродактилем Ксенофонтом определённо самогон потребляют. Хотя тоже вряд ли самогон. Денатурат предпочтут. Он под мухоморы зело хорош… Пьют, кто что любит. Вон и блуждающие глаза царской водке, смеси соляной и азотной кислот, предпочитают чистую серную. Один Василий самогоном не брезгует…