Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

Вернувшись в комнату, я застыл на пороге в недоумении. Что-то в комнате изменилось в моё отсутствие, но вот что? Кровать, смятая постель, шкаф, прикроватная тумбочка, стол с лежащими на столешнице закрытым ноутбуком и цифровым фотоаппаратом, окно, задёрнутое занавесками, расшитыми красными петухами… Вроде бы всё как было… Что же тогда мне померещилось? Стоп! Когда я проснулся, занавески были чисто белыми! Неужели Кузьминична поменяла занавески, пока я был в ванной? Так они и вчера были расшиты петухами…

Я вспомнил разбудивший меня петушиный крик и голос Кузьминичны, приговаривавший «цып-цып», и всё стало на свои места. Паранормальные места. Н-да, Серёжа свет Владимирович, прав Поярков, отпустивший на заседании учёного совета насмешливую реплику в адрес шефа: «Если факты противоречат теории, но вы продолжаете в неё верить, значит, вы – уфолог». Пора отбросить скепсис, пытаясь разумно объяснить происходящее в Бубякине, и воспринимать всё, как есть, какой бы фантасмагорией это ни казалось. Лишь бы не сбрендить.

Подойдя к окну, я потрогал занавески. Обычные, льняные, обычная вышивка крестиком. Мулине, кажется. Вот и не подвинься рассудком после этого.

– Сергий свет Владимирович, – протяжно позвала со двора Кузьминична, – завтракать не изволите?

– Изволю, – хмуро бросил я в окно, не отодвигая занавесок. – Сейчас буду.

Со стороны гостиницы доносился неясный гомон, однако я всё равно не стал отодвигать занавесок и выглядывать. Так или иначе, увижу, что там делается. Праздник как-никак. Начинается.

Я оделся, посмотрел на фотоаппарат, решая, брать или не брать его с собой. Решил не брать. Снимками никого не убедишь, а если снова получатся одни кукиши, то осмеют так, что вовек не отмоешься. Пояркова вообще ни в чём не переубедишь, даже если приведёшь к нему настоящего зелёненького пришельца с глазом на пупе. Да и пришельца жалко – от одного взгляда Пояркова, не верящего в зелёных человечков, сдохнет, как от проклятья Василия-тракториста.

– С добрым утром, Серёженька, – приветливо поздоровалась Кузьминична, как только я показался на крыльце.

– И вас также, Кузьминична! – кивнул я и постарался изобразить на лице улыбку. Если на душе пасмурно, нечего людям портить настроение.

На Кузьминичне был праздничный сарафан и новый цветастый платок, завязанный, как и положено, на подбородке. На дорожке к калитке кое-где виднелись не склёванные петухами зёрна кукурузы.

Я перевёл взгляд на Луна-парк. По территории увеселительного городка вразвалку бродили немногочисленные пришельцы самых экзотических видов, вяло перебрасываясь короткими репликами. Из аттракционов работала лишь небольшая карусель, медленно, с поскрипыванием вращавшая пустые подвесные сиденья, и только на одном из них одиноко сидел неопределённой формы пришелец фиолетового цвета с жёлтыми пятнами, как огненная саламандра. Голова и конечности пришельца безвольно свисали, покачиваясь, как у тряпичной куклы. Ещё один манекен, по определению Карлы. Но, в отличие от Дормидонта и Дормидонтовны, пьющий манекен. Судя по вчерашнему разговору блуждающих глаз, гости в преддверии праздника хорошо погуляли и начнут выбираться из гостиницы не раньше полудня. Весёлый праздник…

– Прошу к столу, Серёженька! – радушно предложила Кузьминична. – На завтрак у меня творожная запеканка с бздыней.

– Что ж вы, Кузьминична, говорили, что у вас пришельцев не бывает? – сказал я, усаживаясь за стол.

– Это где вы, Сергий свет Владимирович, пришлецов увидели? – безмерно удивилась Кузьминична.

– Как – где? – в свою очередь удивился я. – Вон, возле аттракционов.

Кузьминична обернулась, посмотрела, пожала плечами:

– Какие это пришлецы? Это всё нашенские… Если и есть тут кто из пришлецов, так это вы, Сергий свет Владимирович.

В глазах Кузьминичны заплясали смешливые искорки, как будто выражение моего лица стало глупым. Но зубы у меня были плотно сцеплены, а рот закрыт. Научился кое-чему. Адаптируюсь…

Я молча пододвинул к себе тарелку с запеканкой и принялся есть. Как и все блюда Кузьминичны, запеканка оказалась отменной. Правда, вчера вечером я вкуса не ощущал, но уверен, что и ужин был вкусным.

Вдоль штакетника с деловым видом протрусил Барбос, приостановился и, приняв охотничью стойку, посмотрел в сторону соседнего коттеджа. Затем изменил направление, подбежал к калитке у коттеджа Василия и принялся что-то обнюхивать. Я присмотрелся и увидел, что в ложбинке под забором лежит Василий.

– Не трогай его, Барбос! – прикрикнула на пса Кузьминична. – Не мешай человеку отдыхать! Всю ночь, бедолага, куролесил…

Бар и Бос выразительно посмотрели на Кузьминичну, вразнобой презрительно фыркнули, и пёс потрусил дальше.

«Человека…» – повторил я про себя. Учитывая необычные способности жителей деревни, с которыми мне довелось встречаться, единственным нормальным человеком был я. Или наоборот: я тут – единственный нечеловек? С точки зрения местных жителей я никак не вписывался в понятие человека: мухоморов не ел, красных петухов полотенцем не ловил, а если бы послал кого-нибудь по конкретному адресу, то этот кто-нибудь направился бы, куда сам пожелает, а не по указанному маршруту.

За завтраком мы не разговаривали, хотя меня так и подмывало спросить, не заходила ли Лия. Я ел молча, а Кузьминична, по своему обыкновению, сидела напротив и, подперев ладонью щёку, смотрела на меня умильным взглядом любвеобильной нянечки, встретившей своего воспитанника после долгой разлуки. Как мне почему-то казалось, в глазах у неё была толика сочувствия. Или только казалось?

Я доел запеканку, выпил кружку киселя из ежевики, а пирогов с черникой есть не стал. Хватит с меня верескового мёда. Хорошего понемножку.

– Спасибо, Кузьминична, – сказал я. – Как всегда, было очень вкусно.

Кузьминична вздохнула, встала из-за стола и принялась убирать посуду. Всё-таки я не ошибся, было в её глазах сочувствие. Ждала, наверное, что спрошу о Лие.

– Обед я готовить не буду, – сказала Кузьминична, – вас, Серёженька, в Луна-парке накормят. Но на всякий случай пироги на столе оставлю, – Кузьминична прикрыла пироги полотенцем и аккуратно подоткнула его под блюдо: – Вдруг сладенького захочется?

Она посмотрела на меня многозначительным взглядом, и я понял намёк: вдруг с Лией придём? Но я не собирался развивать эту тему.

– Спасибо, – ещё раз поблагодарил я и встал. – Вам помочь убрать со стола?

– Идите уж, – отмахнулась Кузьминична. – Вас ждут…

Конец фразы, кто меня ждёт, она, неожиданно стушевавшись, неловко проглотила, развернулась и ушла с грязной посудой в дом. То, что меня ждёт отнюдь не Лия, было понятно из поведения Кузьминичны. Кто же тогда и почему ждут – во множественном числе? Ничего определённого, кроме сакраментальной фразы: «Вас ждут великие дела», – в голову не приходило. Если в Средние века мушкетёров действительно ждали великие дела, то в наше время поход во славу великих дел, как правило, заканчивается тривиальным мордобоем. Таких великих дел мне не хотелось. Если за дело, серьёзное дело, то, естественно, можно дать в морду. Но самому получать?! Увольте.