Виталий Забирко - День пришельца (сборник)

Придя домой, я бесцельно послонялся из кухни в комнату, на лоджию, обратно. Тоска не уменьшилась, а только усилилась. Может, напрасно я ушёл в отпуск? Потребовал бы у шефа какую-нибудь командировку к чёрту на кулички, глядишь, всё как-то легче бы жилось…

Я вернулся на кухню и стал готовить кофе. Хоть бы Мишка пришёл на кружку пива… Так нет, сегодня понедельник, а он ко мне теперь только по выходным заглядывает…

Приготовив кофе, я прошёл в комнату, включил телевизор, сел на диван. Но ни кофе, ни телевизор не спасали от щемящей тоски.

С лоджии донеслось хлопанье крыльев, и я впервые не вздрогнул, услышав этот звук. Раньше я всегда вздрагивал, когда слышал лай собаки или хлопанье крыльев.

«Адаптируюсь потихоньку к будням…» – с грустью подумал я, подошёл к лоджии, выглянул… И обмер. На перилах вместо ожидаемого голубя сидел птеродактиль Ксенофонт и раздражённо щёлкал зубами.

– Ты собираешься на праздник? – возмущённо поинтересовался он, по своей гадкой привычке забыв поздороваться.

– Какой ещё праздник? – оторопел я.

– Ежегодный. День Пришельца. Тебя там ждут.

Я хотел спросить, кто меня ждёт, но слова застряли в горле. Я знал, кто меня ждёт…

Робко, будто спросонья, запиликал электронный будильник. И какой дурак выставил время? Сил протянуть руку и выключить будильник не было. Пиликанье начало набирать обороты и постепенно перешло в отвратительное непрерывное верещание.

– Ларионов! – страдальчески воззвала из соседней комнаты Машка. – Выключи будильник!

С закрытыми глазами я подвинулся на край кровати, наобум хлопнул ладонью по тумбочке, но с первого раза не попал. Подвинулся ближе, наконец-то дотянулся до будильника, хлопнул по нему и вместе с отключением звонка свалился на пол.

Где же это я так вчера, а? Ах да, раут… И дураком, выставившим на будильнике время, был я сам. Вспомнить бы, зачем?

– Чьё тело упало? – вновь подала голос Машка. – Похоронную команду вызывать?

– Не дождёшься! – простонал я, усаживаясь на полу. Голова раскалывалась, и вспомнить, какого чёрта завёл будильник, не получалось. Это плохо. Куда мне надо торопиться с утра? С кем-то встретиться? Зачем?

Тяжело поднявшись, я поволок ноги в ванную. Однако ни холодный душ, ни контрастный не помогли – в памяти по-прежнему зиял провал. Пока чистил зубы и брился, услышал в прихожей приглушённый разговор. Неужели кто-то с утра пораньше напросился в гости, и ради этого я вынужден был проснуться под мерзкий трезвон?

Выглянув из ванной комнаты, я увидел, что это не ко мне. И не пришёл, а уходит. Щупленький чернявый парнишка в джинсовом костюмчике чмокнул Машку в щёку и выскользнул из квартиры. Машка закрыла дверь, запахнула халатик и с независимым видом направилась в свою комнату.

– Слушай, – спросил я, – а почему ты не в школе?

Машка остановилась и одарила меня таким взглядом, будто перед ней не отец стоял, а, по крайней мере, призрак отца. Причём не родного, а отца Гамлета.

– Ларионов, ты хоть в окно выглядывал?

– А что?

– Лето на дворе. Июнь. У детей каникулы.

Я вздохнул.

– А дети умеют пользоваться презервативами?

– Не наезжай, Ларионов! – отрезала Машка. – СПИДом я уже переболела!

Она скрылась в своей комнате и хлопнула дверью. Ну что с неё возьмёшь, переходной возраст…

Я вернулся в спальню, оделся, затем вышел на кухню. На столе лежала записка, придавленная фломастером:

« Меня не будет пару дней. Захотите есть, сходите в кафе».

Сев к столу, я взял фломастер, перечеркнул «дней» и написал «ночей». В общем, та ещё у меня семейка, впору удавиться. Жена на фирме с презентаций не вылезает, по нескольку суток дома не появляется, дочка вся в неё пошла, и никто меня ни по имени, ни отцом не называет. Только Ларионов. Ларионов – дома, Ларионов – на работе, Ларионов – среди друзей. Лезть в петлю пока не хотелось, но на душе было тошно. И не только после вчерашнего раута. Послать бы всё к чёртовой матери…

Я достал диктофон, включил и пробормотал: «СПИДом я уже переболела…» Если фразу обкатать, может получиться хорошая острота. Работаю я на радио «FM-минус», в группе известного всей стране хохмача Фесенко, который анекдотами в эфире так и сыплет. Так вот я – один из тех, кто эти анекдоты сочиняет. Слышали остроту: «Тютелька в тютельку – секс лилипутов»? Это не Фесенко, это Ларионов написал. Тот самый Ларионов, имени которого никто не упоминает. Неизвестный Ларионов. Быть может, мне памятник когда-нибудь воздвигнут да так и назовут: «Памятник неизвестному Ларионову». Но, скорее всего, он будет стоять не на площади или в парковой аллее, а на кладбище.

В кухне появилась Машка.

– Записку читал? – хмуро спросила она.

– Ну?

– Гони сто рублей, если не хочешь, чтобы дочь с голоду умерла.

– А что, в холодильнике пусто?

– Ларионов, ты что, с Луны свалился? – возмутилась Машка. – Загляни!

Я не стал заглядывать в холодильник, достал из бумажника сто рублей, отдал.

– Хоть бы кофе сварила… – попросил.

– Обобьёшься, – отрезала Машка. – Тебе похмелиться надо, а не кофе пить.

Она спрятала деньги в карманчик халатика и ушла.

Я включил электрический чайник, нашёл банку растворимого кофе. Кофе немного поднял тонус, но не помог вспомнить, зачем же я ставил будильник. Ладно, если кому-то нужен, найдёт меня по мобильному телефону.

Я закурил, и тут снова накатило, да так, что хоть взаправду вешайся. Права Машка, не кофе мне пить, а похмелиться надо. Прекрасно понимая, что в квартире нет ни капли спиртного, я не стал рыскать по шкафчикам на кухне, а прямиком направился к выходной двери.

Когда я спустился на лифте и вышел во двор, то понял, что опоздал. На своё счастье. В нашей стране ведь как – упал кирпич на голову, проломил череп, ты на всю жизнь калекой сделался, но, главное, остался жив. Вот тебе и счастье, другого у нас не бывает. Именно такое «счастье» меня во дворе и поджидало.

Двор был запружен милицейскими машинами, на детской площадке галдела толпа зевак, оттеснённая туда нарядом омоновцев, а на крыльце соседнего подъезда, огороженного пластиковой лентой, двое судмедэкспертов возились у распростёртого на ступеньках тела. Как понимаю, очередное покушение на депутата Хацимоева, живущего в соседнем подъезде. Или теперь уже жившего?

– …Да жив он, что ему сделается?! – вещал из толпы зевак зычный голос дворничихи, бабы Веры. – Третье покушение, а ему хоть бы хны!

– А кто же на ступеньках лежит?

– Женька Семигин, с шестого этажа. Он как раз в подъезд заходил, а Хацимоев выходил, когда киллер палить начал… Не повезло Женьке.

А мне, по всем раскладкам, выходит, «повезло». По-нашенски, по-российски. Выйди из дому на полчаса раньше, глядишь, не Женькин труп на ступеньках лежал бы, а мой. Боюсь, надоест киллерам из автоматов по депутату мазать, завезут в подвал пару мешков гексогена, чтоб, значит, наверняка… И вместе с известным депутатом Хацимоевым в мир иной отправится и неизвестный Ларионов… Но пока жив, и не мне случайная пуля досталась, следует радоваться, ибо иного счастья мне не дано. Радуйся и такому.