Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

Шкет прочистил горло; перешло в кашель.

– Да? – Пастор Тейлор взяла карандаш за оба кончика. – Вы что-то хотели?

– Я хочу есть, – сказал Шкет. – Э… – Убрал руки с косяка полудвери. – Кто-то… Кто-то мне сказал, у вас тут раньше бывали бесплатные ужины?

– Ой, мы их довольно давно прекратили… – За спиной у нее крутились катушки – точно глаза проворачивались.

Шкет вздохнул:

– Да, я знаю…

– Вы упали… ранены?

– Чего? Нет, я… нет.

– Только есть хотите?

– Да, мэм.

– Мы правда больше не предоставляем такую услугу. Это было слишком… – Тут она уронила взгляд, втянула воздух сквозь зубы и задумалась. – Ну, скажем, кофе? И… – Подняла голову. – Может, что-нибудь найдется… и сможете передохнуть.

– Да, мэм.

Она оттолкнула стул от стола, а сквозь музыку все ревели и скрипели колеса и подшипники.

– Пойдемте. – Трепеща черной сутаной, она направилась к двери.

Он посторонился, когда она проходила, следом за ней зашагал по вестибюлю…

– Но вы поймите, это не станет традицией. Это всего один раз: я не возобновляю Программы Вечерней Помощи. Только для вас и только сегодня. А не для ваших друзей завтра.

…и вниз по лестнице.

– Да, мэм.

У подножия пастор Тейлор зажгла висевший на гвоздике фонарь в железной оплетке. Высокий подоконник вровень с тротуаром был синим, стал черным. Вверх по ступеням змеился толстый кабель.

– Посмотрим, что у нас тут есть.

В подвальном зале веером легли густые тени толстых колонн. У стены штабель складных стульев. У другой – полупросевший диван. Перед закрытым занавесом сцены – пианино с обнаженным чревом.

– У нас вечером в часовне служба. Совсем скоро. Если будете в силах, поднимайтесь к нам.

Другое высокое окно было открыто. Оттуда легонько повеяло, и вместо ответа он оглянулся. Три листика трепетали на краю подоконника; один закружился и упал. Тикнул вниз по стене, такнул по штабелю стульев и замер на исцарапанном линолеуме вдруг иссякшим неритмичным тик-так.

– Сюда. – Пастор Тейлор ждала у другой двери.

Внутри щелкнула выключателем другого фонаря в оплетке.

Позади застеленного газетами длинного стола – стена, увешанная кастрюлями, картофельными толкушками, дуршлагами, и полки, забитые громоздкой посудой приходской кухни.

– Одно время удавалось добывать хлеб. Ну, оптом. И мы делали сэндвичи с мясными консервами – у нас тогда и была Вечерняя Помощь. Но мы лишились поставщика. Без того, что всему голова, такие программы быстро увядают. Бобы слишком долго готовить, а помощников у меня не было. – Из стенного шкафчика она достала консервную банку со следами бумаги на месте содранной этикетки. – Говяжья тушенка.

Шкет взял у нее банку.

– Мы снимаем этикетки, – пояснила она в ответ на его вопросительный взгляд, – чтобы немножко сократить воровство. Не люблю вешать замки. Человек увидит на полках кучу банок без ярлыков и не поймет, крысиный яд внутри, машинное масло или горошек. Мне только нужно запоминать, где что. – Она попыталась изобразить лукавство. – У меня своя система. С походной плиткой справитесь? Вы же тут не первый день?..

– Ага, – раздумывая, сказать ли ей, что научился-то в двенадцать лет в походе.

– Кофейник горячий. Не выключаю с утра до вечера. Кофе, конечно, пью многовато. Можно вас тут оставить? Мне еще надо поработать над конспектами.

– Конечно. Спасибо вам, мэм.

– Всё вымойте; и загляните, когда будете уходить?

Он кивнул.

В дверях она, темная и широкая, нахмурилась:

– С вами точно ничего не случилось? У вас весь бок измазан.

– Чего?.. а, нет, уже все нормально, правда.

Черствой черной округлостью выпятив губы, она отрывисто кивнула и ушла.

Оглядывая кастрюли и сковородки, он подумал: открывашки нет – и запаниковал.

Открывашка лежала возле плитки.

Он крутил и крутил, пока не щелкнула последняя жестяная зазубрина и заплесканная подливой крышка не стала тонуть. Глянул на плитку, на банку; а потом что-то случилось в животе. Прямо пальцами он забросил в рот куски жира, мяса и овощей, слизал холодную подливу с руки, пальцем стер потекшее по подбородку и тоже всосал.

Желудок забурлил, его дважды скрутило, и рот наполнился газом, который еще отдавал Зайкиным вином. Предчувствуя тошноту, Шкет остановился, переждал несколько глубоких вздохов. Потом вынес банку из кухни, сел на просевший диван и снова запустил руку в иззубренное кольцо.

Он жевал, и лизал, и глотал, и сосал, и лизал.

Когда медное нутро стало чистым, не считая нижнего угла, куда не лез слишком толстый средний палец, он вернулся в кухню, сполоснул банку и пустил туда дымящийся черный кофе из пластмассового крана кофейника. Жесть в ладонях раскалилась, напомнила, что левая суха, а правая липкая.

Вернувшись на диван, держа банку между коленями, он смотрел на пар, и его уже смаривало; отпил (горячо, горько), решил, что не хочет кофе, и предоставил глазам закрыться…

– Да, он здесь, – говорила пастор Тейлор.

Шкет очнулся и заморгал. Перед тем как задремать, он все-таки поставил кофе на подлокотник дивана.

– По-моему, ему как-то не очень… ой.

Шкет взял банку в кулак, спрятался за глотком – почти остыл.

– А, – сказал мистер Новик. – Благодарю вас.

Шкет опять отставил банку на подлокотник.

– А, – повторила пастор Тейлор, но совсем другим тоном – Шкету понадобилось несколько секунд, чтобы распознать сходство, – вы поели?

– Да, мэм.

– Хорошо. – Пастор Тейлор просияла улыбкой Новику, обогнула его и сказала, уже исчезая: – Прошу меня извинить. Мне нужно обратно.

– Я страшно рад, что вас нашел! – Мистер Новик держал перед собой портфель, в лице – откровенный пыл.

– А вы чего хотели? – Тело после сна еще звенело. – Откуда вы знали, что я тут?

Новик помялся перед диваном (Шкет глянул на плюш и подумал: довольно пыльно), сел.

– Город мал, и это – очередное доказательство. Ваш друг в баре… крупный такой блондин…

– Тэк?

– Да, он. Видел, как вы сошли с автобуса и направились сюда. Он думал, вы доберетесь к Тедди. Но вы не добрались, и я решил заглянуть – вдруг вы еще здесь. Я тут не бывал. А я уезжаю из Беллоны, уже скоро. Собственно говоря, завтра утром.

– Ой, – сказал Шкет. – Он меня только что видел?.. а вы уезжаете? Эй, это жалко. – Перебарывая и звон, и вялость, он оттолкнулся от дивана и пошел в кухню. – Хотите кофе, мистер Новик?

– Спасибо, – ответил тот и окликнул в спину: – Да.

– А зачем, – через дверь, – вы меня искали?

Кофе в белой керамике плюхал и хлюпал. За дверью мистер Новик расстегивал портфель.

– Где тут молоко и сахар, я не знаю.

– Я пью черный.

Шкет поднял пластиковый краник, подставил вторую чашку для себя (тот, что в банке, холодный), и, обжигая костяшки на обеих руках, отнес кофе к дивану.