Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

– Давай прям щас, сукин сын! – Кошмар снова повернулся к Собору: – Ага? Давай-давай, хуесос, собрался шмалять – шмаляй!

– …загнал наверх по лестнице.

Сеньора Испанья пинком выбила нижнюю планку витрины. Саламандр в испуге и удивлении поднял голову и заехал сапогом по ближайшей витрине – сначала верхняя полка, потом нижняя, потом еще разок с другого боку; ковер усеяли осколки и часы. Сопя, Саламандр побежал к следующей витрине. Хрясь! и хрясь! и хрясь-хрясь-хрясь! Глаза у всех, заметил Шкет (пытаясь припомнить, что это значит), – красное стекло.

Еще один худой черный нахмурился на Шкета, щуря веки поверх пустых алых шаров. Сверстник Денни примерно.

– Трусливые вы зайцы все, вот вы кто!

ХРЯСЬ-ХРЯСЬ!

– Ни хера, сука, проку от вас!

ХРЯСЬ!

– Говно мое жрите! .. – Кошмар обвел всех взглядом и улыбнулся. – Пошли в жопу! Ебитесь конем!

Сеньора Испанья опрокинула целую витрину; та врезалась в соседнюю. Сеньора Испанья ухмыльнулась Саламандру, но он не заметил; остальные засмеялись.

– Они дверь заперли. – Кто-то подребезжал ручкой.

– Ну-ка дай, – сказал Кошмар, хватая льва.

– Ты чё, не надо…

Стекло фонтаном брызнуло на мостовую. Серая улица на миг исчезла в мириадах блестящих призм.

– Пошли!

Шкет осторожно ступал среди осколков, вспоминая: по битому стеклу ступай ровно.

Белый небритый скорпион застыл (среди прочих, подвижных), глядя на свою лампу. Мраморная подставка раскололась надвое, абажур снесен. В конце концов он нагнулся, подхватил покалеченный предмет – упал кусок мрамора, но треснувшее основание каким-то чудом не распалось – и заковылял дальше, пиная стекло.

– Пошли… – Денни потянул Шкета за локоть.

Шкет снова зашагал.

– Ёпта, автобус! – который распух из-за угла. – Вот те раз!

Кое-кто уже стоял посреди улицы и махал руками.

Автобус подкатил к обочине. С Кошмаром во главе все набились в двери-гармошки. Толкались плечи. Между ними Шкет разглядел встревоженное лицо лысого черного шофера.

– Отвезешь нас домой ! – говорил тощий черный, а остальные с трудом протискивались мимо. – Вот это называется поездка с комфортом, братан! Отвезешь нас…

– ААААА!.. – пронзительно и прямо Шкету в ухо.

Шкет дернулся и развернулся (хлопок выстрела? Вот! ) – и цапнул черного скорпиона, который хлопал губами и падал. Локтем орхидейной руки зацепившись за вертикальный поручень, Шкет забросил раненого юнца в салон. Когда тот упал, через них перелез небритый парень (еще с кем-то), уже расставшийся со своим львом, – «Вокруг-то смотри!..» Присев на верхней ступеньке, Шкет увидел, что разбитый абажур привалился к порогу. Схватился за основание абажура, забросил всю конструкцию в автобус и, когда двери закрывались, услышал пиу-ХРЯПП! Автобус покатился: пиу-ХРЯПП!

Он встал – все прочие пригибались на сиденьях или в проходах.

Даже шофер припал к рулю.

Снаружи, в окне третьего этажа на песочной стене (прямо рядом с первой золотой «и» в «Эмборики»), Шкет увидел силуэт – человек целился, вжимаясь глазом в окуляр.

Битый мрамор подпрыгнул и порезал Шкету щиколотку. Тридцать фунтов? Шкет перетащил льва на предплечье (чтоб не тупить застрявшую под ним орхидею), и тут автобус дернулся.

– На. – Щетинистое лицо задралось над сиденьем и заморгало. – На.

Скорпион обхватил льва руками – абажур совсем слетел и скакал вокруг основания, – опустил лицо, но поднял, услышав, как кто-то ахнул.

Шкет обернулся, держась за спинку сиденья.

У ног раненого скорпиона остановился Денни.

Женщина в серой шляпке, притиснутая Кошмаром к окну, сказала:

– Ой мамочки! Ой, он же сильно пораненный… – а когда Шкет на нее посмотрел, распластала ладони по стеклу и заплакала. Потом замолкла и опять села прямо, закрыв глаза.

С заднего сиденья:

– А скажите-ка…

Никто не сказал.

– …ребят, с вами чего случилось ?

Никто не ответил.

Шкет снял орхидею и на ощупь тыкал ножом в шлевку, пока не увидел (вспомнив), что она порвалась. Поэтому повесил орхидею на цепь и присел на корточки.

– Ынннннннннн… уааа! В руку мне… попали. Я… Ынннн!

Денни поднял голову: очень голубые глаза кровавы.

– Ынннннн … а. Аййй?.. Ой, эй. Айййии!..

Теплая кровь коснулась ступни Шкета и потекла по полу дальше.

– Жгут, типа, надо наложить… – предложил Денни.

– Аййййййййй… Аааа…

– Ага.

– Держи. – Цветная девчонка с переднего сиденья перегнулась вперед и чуть не уронила шарф, когда Шкет за ним потянулся.

Пока Шкет рукоятью ножа, который кто-то ему дал, закручивал петлю ткани, скорпион стонал, как женщина в родах.

– Надо его ослаблять, – сказал он Пауку, который тоже помогал. – Раз в пять минут примерно. Чтоб у него гангрены не случилось, в таком духе. – А потом сел на пятки, подпрыгивая вместе с автобусом. Шофер глянул через плечо, потом свернул.

Кошмар, сложив руки поперек коленей, смотрел на Шкета с интересом.

– Да ты и впрямь герой. Жгут, а? Ничего так себе. Кайф, ага.

Шкет встал и собрался уже посмотреть презрительно; икры свело судорогой – слишком долго сидел в три погибели. Поэтому смотреть он не стал никак, отошел и подсел к Денни.

Через проход старик – он был в автобусе, когда тот шел в другую сторону, – прятал голову в воротник пальто и делал вид, что спит.

– Ты как? – спросил Денни. – Ты какой-то…

Шкет повернулся к пацану (еще двое, скорпион и пассажир, как раз отворачивались); Денни тер под носом, мигал голубыми…

От воспоминания об алых глазах в фойе «Эмборики» Шкет открыл рот: глаза, что смотрели на него теперь, напряженно и сочувственно, стали страшны, как обнаруженный смысл забытого. Удивление замутило память о другом – он почувствовал, как она блекнет, попытался удержать, не удержал, – о том, что мелькнуло в зеркале. Что он мог увидеть в зеркале? Себя? Ничего больше? Я свихнулся, подумал он, точно эхом: «Это безумие », – сказал он там. Лишенный контекста – что случилось в универмаге? – он задрожал пред тем, что это могло означать. Почему я сказал «это безумие !»? Внутри что-то задрожало. Закачалась голова.

– Шкет?.. – а это, в отчаянии сознавал Шкет, не его имя.

Ладонь Денни лежала на его руке. Шкет это понял, потому что сейчас ладонь отодвинулась. Когда его отпустили, он попытался вспомнить, каково это – когда держат, когда застыл в тепле, что теперь рассеивалось, рассеялось. Денни снова потер верхнюю губу.

Тяжело дыша, Шкет откинулся на спинку прыгучего сиденья.

Снаружи загадочной кавалькадой проплывали маркизы кинотеатров.

В высоких электрических нотах бубнили, и бурлили, и плескались низкие, влажные. Металлический аккорд; еще металлический аккорд. Между ними – шорох пленки.