Дерек Кюнскен - Квантовый волшебник [litres]

– Мне нравится смотреть на звезды с тобой, – сказал он. – Как сейчас. Когда мы являемся собой. А в фуге мы не вместе.

Она шумно вздохнула и села в кресло, оглядывая его в темноте.

– Почему не попытаться чаще пользоваться субъективностью? – спросил он тихо, с легким сожалением в голосе.

– Возможно, я делаю это сейчас, но я не вижу в этом никакой ценности или «услуги за услугу».

Он выпрямился. Приблизился к ней, глядя в ее глаза, освещенные светом звезд. Они долго сидели, замерев. Когда-то они были так близки. И это правда, то, что он сбежал. Он сбежал от нее. Бросил ее. Бросил Гаррет. Сбежал от фуги. Ничего странного, что в ней нет к нему сочувствия, нет мягкости. Нет. Осталось, чуть-чуть. Приглашение вернуться к своим корням. Но не приглашение стать ближе к ней. Он отвел взгляд. Встал, пытаясь подобрать слова.

– Homo quantus смотрят на космос и видят его безбрежность во всех подробностях ее взаимодействий, – сказал он. – Мы смотрим на историю Вселенной, мы вглядываемся в будущее, и что мы делаем со своими прозрениями? Мы превратили наблюдение и построение теорий в оправдание бездействия и желания скрыться от мира. Мы перестали двигаться.

– Мы развиваемся, Бел, с каждым новым поколением.

– Развиваться – означает становиться более приспособленным к своей экологической нише, лучше взаимодействовать с ней, Касси. Вместо этого мы создаем себе искусственную среду. Говорим себе, что развиваемся, занимаясь переписыванием ДНК, смешивая гены и создавая новые. Выращиваем новые нейроны по экспериментальным моделям. Но развиваемся ли мы на самом деле или все это лишь комбинации одной-единственной идеи?

– Как ты можешь сравнивать то, чем сейчас являюсь я, с тем, что было в проекте пять поколений назад? – жестко спросила она. – У меня есть новые органы чувств! И у тебя тоже. Эти органы чувств изменили эволюцию настолько же, как эволюция органов зрения, Бел. Мы не собираемся достичь всего ни за одно поколение, ни за пять. Наши новые органы чувств были созданы для особых целей, но когда-нибудь они смогут быть перенацелены на нечто другое, совершенно незримое, ради того самого развития, о котором ты говоришь! В результате мутаций образуются новые экологические ниши.

– Мы порабощены этими новыми инстинктами и интеллектуальными наслаждениями, которые мы получаем, – сказал Белизариус. – Мы сидим на Гаррете, глядя на то, что вблизи, и мы не только довольны этим, но и привязаны к тому, что у нас перед носом. Нам некуда расти, пока мы не уйдем оттуда. Посмотри хотя бы на ту информацию, которую я нашел у Экспедиционного Отряда, Касс, я всего лишь один Homo quantus! Нам надо выйти из заточения, жить среди людей, иначе мы зачахнем. Я хочу измениться. Я хочу быть свободным, но я не могу сделать это в одиночку.

– Ты так зол, Бел, на то, что тебя создали искусственно, как будто прав можешь быть лишь ты один! – ответила она, тоже начиная злиться. – Ты не единственный, кто был запрограммирован, и некоторым из нас, многим из нас, это нравится. Я не борюсь с моими инстинктами. Возможно, ты бы не чувствовал себя так скверно, если бы не таскал с собой этот страх и злобу. Ты прячешься от того, за что мы боремся.

Белизариус почувствовал, что он вздрогнул. Никто еще так с ним не разговаривал. Возможно, никто другой и не станет.

– Я свободна, Бел, – сказала она. – И не имеет значения, что ты и я называем свободой разные вещи. Я счастлива, и ты тоже можешь быть счастлив. Когда-то, Бел, ты и я что-то друг для друга значили. Когда ты предложил мне информацию и шанс что-то узнать, я думала, что ты предлагаешь мне нечто большее.

– Я и предлагаю большее.

– Ты не можешь предлагать мне унизить себя и называть это чем-то большим, Бел.

Ее шаги эхом отдались в коридоре. Сквозь закрывающуюся дверь на пол падала полоса света, пока дверь не закрылась и тьма не поглотила его вновь. С ним остались лишь звезды и окружающая их немыслимая пустота.

Спустя два утра Белизариус услышал на кухне тихое пение. Войдя туда, он с удивлением понял, что способен сказать «доброе утро» Мари и Святому Матфею, которые там были. Они вели себя совершенно прилично, возможно, даже более того. Мари копалась в недрах кухонного процессора, напевая любовную песенку двадцать третьего века. Мозг Белизариуса быстро вычислил мелодию: старый хит под названием «Примерь мои боты», смесь второй волны индонезийского рок-ривайвэла и британского пост-панка.

Святой Матфей благословил Белизариуса, вися над телом, в котором он находился. Большая голова с наморщенным лбом, с картины Караваджо «Святой Матфей и ангел», неподвижно висела в воздухе. Вокруг него сновали миниатюрные автоматы, над каждым из которых висела маленькая голографическая голова святого Матфея, другая, с длинными вьющимися волосами, бородой и расслабленным выражением лица.

– Они не из Караваджо, – сказал Белизариус. – Другая закономерность работы кистью.

– Паоло Веронезе, – ответил Святой Матфей. – Для себя, конечно же, я не могу использовать Веронезе, но автоматам это придает некоторую долю мягкости, не думаете?

Каждая из миниатюрных голографических голов поглядела на Белизариуса с выжидающей мягкой улыбкой.

– Как трогательно, – неуверенно сказал Белизариус. – Эти автоматы – финальный вариант для операции?

– Прототипы для проверки верности заложенных принципов, – ответил Святой Матфей.

Белизариус осторожно двинулся вперед, стараясь не наступить на них.

– Ты теперь одежду носишь? – спросил Белизариус, увидев длинную полосу блестящей ткани, свисающую с шеи металлического тела почти до пояса.

– Мисс Фока подметила, что неоконченное тело не совсем вяжется с божественностью моего лица, – ответил Святой Матфей. – И сделала мне тогу из одного из своих шарфов.

Белизариус налил себе кофе.

– Это выглядит необычно.

Святой Матфей повернул голографическую голову к Мари, которая невинно улыбнулась. ИИ разгладил ткань тоги суставчатыми металлическими руками, но выражение его лица стало менее беззаботным.

– Так я смогу принимать исповедь, – сказал он.

– Когда у тебя будут обращенные, – сказал Белизариус.

– Вы станете первым.

– Мари, – заговорил Белизариус, наклоняясь в сторону от Святого Матфея, – ведь эта ткань – не взрывчатка, не так ли?

Святой Матфей резко повернул голографическую голову в ее сторону, нелепо приподымая брови.

– Бел! Разве я сделала бы такое? – с оскорбленным видом ответила Мари. – И как бы я смогла всучить это Мэтту? Он же не дурак. Он бы понял.

Голографическая голова рывком повернулась обратно к Белизариусу. Тот прищурился, разглядывая фактуру ткани, потом осторожно потер ее пальцами.

– Ты это проверил? – спросил он.