Татьяна Калугина - Группа [litres]

– Да-да. Но, может быть, не всех. Может, одну только Альбу.

– Но ты говорил, что поле…

– Поле, да. «Магический круг», который они всемером сгенерировали. Я думаю, что поле и сейчас на месте. Одиссей его держит. Пока Одиссей в гипнотонии, поле не распадется. То есть, то пространство, которое они создали, продолжает существовать, и Альба, теоретически, может в него вернуться.

«А ведь Одиссея можно и разбудить, – подумал вдруг доктор Голев. – Вывести из гипнотонии принудительно. Есть много способов…»

Способы действительно были, хотя не так уж и много: медикаментозный и шоковый. Один укольчик или микроразряд в определенный участок мозга – и пациент очнется. И кончится этот бред.

Доктор Ларри вздрогнул, словно подслушав мысли Голева.

– Насколько я понимаю, – сказал он, – Одиссея мы разбудим в любом случае, вопрос лишь в том, щадящий это будет метод или насильственный. Если мы выдернем его из гипнотонии против воли, последствия могут быть катастрофическими. Это может разрушить его личность… это может…

– Не волнуйся так, Ларри, – успокоил его доктор Голев. – Я не собираюсь его будить, не согласовав это с тобой. Но и держать здесь Одиссея в таком состоянии долгое время мы не можем. Подозреваю, что это противозаконно. Через пару-другую дней мы должны будем вернуть его в сознание и адаптировать к его новому состоянию.

– Но пара-другая дней у нас есть?

– Да. Я думаю, есть.

Жужу не знала, что ее вело.

Ощущение было непривычным и не особо приятным. Хотя вот именно с этим, с приятностью, Жужу так до сих пор и не определилась. Иногда казалось, что наоборот – ну просто очень приятно! Словно кто-то с несильным нежным нажимом проводит по спине, вызывая неодолимое желание выгнуться навстречу этой ладони, прижаться к ней как можно плотнее. Но вот, достигнув суставных косточек таза, ладонь на мгновение задерживается – и переходит на хвост, крепко стискивает его, словно собирается оторвать. И тут уже не до сладостных потягиваний. Хочется, изогнувшись и дико мяуча, вцепиться в эту руку зубами и когтями, кусать ее и царапать!

Ощущение было сродни такой вот ладони, коварно замершей у основания хвоста. Оно шло из области приятно-чувственного, но в любую секунду грозило превратиться во вспышку боли.

Это очень нервировало Жужу. Ясно было, что продолжаться так не может. Нужно было что-то делать с этим ощущением – или избавиться от него, или отдаться ему полностью, пойти за ним до конца. Позволить ему привести ее, Жужу, к некой цели, к которой оно, по всей видимости, стремилось ее привести.

Никогда прежде Жужу ни с чем подобным не сталкивалась. Она всегда знала, чего ей хочется, а чего не хочется. Хочется запрыгнуть к хозяйке на колени, например. Очень простое, знакомое, легко осуществимое побуждение. Не хочется, чтобы в миске опять обнаружились эти ужасные, воняющие рыбой сухие шарики. Фр-р! Хочется: драть когти о когтеточку. Не хочется: привыкать к тому, что ее устои теперь нарушены, что не будет ни вкусного кофейного пальца, ни ночных бдений в дымовой пелене, ни пригретой ложбинки на хозяйкиных теплых уютно-рыхлых бедрах. Теперь ее хозяйка – тощая крикливая женщина с резким запахом, который она носит на кончиках когтей. Все вокруг пропахло ее ярко-красными химическими когтями. Необходимость с этим мириться вызывала у Жужу яростный внутренний протест и массу других противоречивых и сложных чувств… Однако все же не таких сложных, как это нынешнее, электризующее все тело волнение, ощущение присутствия чужой воли в ее, Жужу, изящной черной головке, меж двух стоящих торчком ушей.

Чужая воля заставила ее покинуть дом и куда-то бежать. И это было ужасно неприятно – повиноваться чужой, неведомо чьей воле. Но штука в том, что иногда эта воля звучала как голос Андреа, ее хозяйки. А в иные минуты и вовсе казалась Жужу ее собственной, кошачьей волей, чем-то вроде инстинкта, необоримого желания следовать на манкий дразнящий запах, и тогда подчиняться этому зову было для Жужу подлинным – и очень острым – наслаждением.

Какое-то грандиозное приключение ждало ее впереди.

Что-то страшное, опасное маячило впереди.

И Жужу бежала вперед. Петляя незнакомыми переулками, прячась от собак и детей под кузовами припаркованных машин, сотни раз на дню сворачивая то направо, то налево, – Жужу бежала вперед.

Фадею было семь лет, когда впервые заговорили о Потоке. И девять, когда Поток признали угрозой для существования человечества и попытались закрыть . Попытки эти были воистину смехотворны – с тем же успехом можно было пытаться остановить лавину, развесив на ее пути заградительные флажки.

Единственное, к чему привела кампания по борьбе с Потоком, так это к подорожанию амуниции и «портала», необходимых для выхода в это ни на что не похожее, будоражащее умы измерение-состояние, которое в те времена ошибочно принимали за кибертуальное. Фадей смутно помнил социальный ролик тех лет: девушка с распущенными волосами и густо подведенными глазами стоит на краю надземного тротуара. На ней короткая юбка и кожаная косуха. Сразу у нее под ногами открывается бездна с летящими параллельно тротуару огнями: это похоже на поток мчащихся аэрокаров, но сразу становится ясно, что это не они. Девушка хочет понять, что же это такое, тянется навстречу бездне, заглядывает в нее. Наконец ей (и зрителю вместе с ней) удается разглядеть, что́ это. Множества и множества полупрозрачных, матово подсвеченных изнутри шаров с очертаниями человеческих фигурок, заключенных в них, несутся неведомо куда на огромной скорости. Фигурки внутри шаров располагаются по-разному, но только не в позе пилота, обычной для управляемого аэросредства. Некоторые напоминают засохших скорченных эмбрионов, другие растянуты внутри своего «портала», как на пяльцах, третьи висят головою вниз.

Внезапно перед лицом девушки выныривает один из таких шаров и приглашающе открывает створку – словно дракон размыкает веко, решив взглянуть, кто это потревожил его своим вниманием. В образовавшуюся щель видно, что шар пуст – точнее, свободен, – и весь выстлан изнутри, словно длинным ворсом, тончайшими проводками, каждый из которых поблескивает голубоватой искоркой на конце. Это завораживающе красиво, волшебно и притягательно.

Девушка тянет руку, ее ладонь вот-вот окажется внутри шара… И вдруг что-то меняется. Шар мутирует, превращаясь из глаза дракона в ощеренную пасть рыбы-удильщика, усеянную длинными острыми зубами. Удильщик стремительно растет, раздувается, заполняет собою кадр. Маленькая испуганная девушка, отшатнувшись, закрывает лицо руками. Еще секунда – и гигантская рыба ее проглотит.