Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

– Холодно, так холодно, – сказала она, устремив взгляд куда-то в дали дальние, хотя ее руки и работали синхронно с моими. – Даже скачки не греют мою кровь. Никогда еще не было такого януария, хотя снега и нет. Снега не будет. Как и слез. Но мой мозг горит при мысли о том, что смертный приговор Марии так и не подписан. Вот он, мой ад! Может, обречь на страдания всех будущих королев или оставить дыру, чтобы испанцы или папа могли вползти назад, как черви, в сладкое яблоко Англии? Высокие черные корабли Филиппа собрались на юге, они как морские крепости – замки, похожие на утесы, готовы отправиться в путь по волнам. Парма [110] Имеется в виду Александр Фарнезе (1545–1592), герцог Пармы, полководец, наместник испанского короля (заклятого врага Англии) в Нидерландах. на Среднешотландской низменности! А тем временем мои блестящие идиоты, мои молодые джентльмены разбазаривают английские сокровища так, словно это вода, словно золотые самородки – это летние цветы, каких не счесть в полях. Увы!

И я подумала: «Смурь какая-то! Ну и пролог – жуть доисторическая. А как потом снова превратиться в леди Макбет – вот вопрос. Грета, если для того, чтобы сыграть эпизод, нужно так из кожи вон лезть, то лучше тебе расстаться с тайной мечтой сделаться статисткой, когда подлечишь нервишки».

Она меня действительно доставала этим своим вхождением в роль. Словно мне удалось выскользнуть из театра, пройтись по аллее, сесть на скамейку в парке, услышать, как президент разговаривает сам с собой о вероятности войны с Россией, и понять, что я расположилась спиной к его спине и разделяет нас только кустик. А тут получалось, что мы, две женщины, пребываем в этаком непотребном сплетении в момент ее втискивания в этот идиотский до самой задницы корсет, похожий на огромную вафлю-трубочку для мороженого, а она в то же время еще и королева Елизавета, первая в Англии, умершая триста с чем-то лет назад, которая вернулась к жизни в гримерке в Центральном парке.

Она была так похожа на свою героиню, даже без рыжего парика, а только в белилах, начинавшихся в четверти дюйма от ее собственной челки, которую расчесала и уложила назад под тугую сетку. И возраст тоже. Не старше сорока – ну максимум сорока двух. Но сейчас она говорила, смотрела и ощущалась под моими руками, помогавшими ей одеваться, как женщина пятидесяти с лишним лет. Наверно, когда мисс Нефер входит в образ, она делает это каждой своей молекулой.

Это дело с возрастом произвело на меня такое впечатление, что я даже рискнула задать ей вопрос. Наверное, решила, что до смерти она меня не прибьет, – в этот момент мы обе занимали не самое удобное для убийства положение. Я как раз начала ее зашнуровывать, а для этого пришлось упереться коленкой в самый ее копчик.

– Сколько лет вашей старости, то есть вашей молодости, ваше величество? – спросила я невинным голосом, как у глуповатой придворной служанки.

Как ни удивительно, мисс Нефер не развернулась и не врезала мне, а лишь еще глубже погрузилась в образ.

– Пятьдесят четыре зимы, – рассеянно ответила она. – Сейчас януарий в году нашего Господа одна тысяча пятьсот восемьдесят седьмом. Я трясусь от холода в Гринвиче, уставившись на стол, где лежит смертный приговор Марии и ждет только моей подписи. Если отправлю ее на плаху, то проторю дорогу не столь церемонным цареубийствам. Но если оставлю ее в живых, то весной в Канал, извергая огонь и дым, войдет Армада Филиппа. Мои английские католики видят королевой только Марию – они поднимут восстание, но в выигрыше останутся только испанцы. Изменится вся история. Такого нельзя допустить, даже если я буду проклята за это убийство! И все же… И все же…

Жужжа, подлетела ярко-синяя мушка (нужно сказать, что в гримерной существует некая фауна в виде насекомых) и закружилась у головы мисс Нефер, но та и бровью не повела.

– Я трясусь от холода в Гринвиче, чуть с ума не схожу. Каждый день отправляюсь на верховую прогулку и молюсь о каком-нибудь несчастном случае, о каком-нибудь чуде, чтобы хоть ненадолго отвлечься от мыслей об этом кровавом деле. Что только не приходит мне в голову! Займется пожар, упадет дерево, споткнется конь Дэвисона или даже Лестера, пуля убийцы подрежет мерзлую ветку возле моего уха… Дева, отбиваясь от насильника, позовет на помощь, дикий клыкастый кабан набросится на меня, придет весть об испанцах в устье Темзы… Или случится что-нибудь не столь мрачное: труппа бродячих актеров даст новую комедию, чтобы развеселить душу, или великую неслыханную трагедию, чтобы разорвать сердце… Хотя вряд ли можно надеяться на такое здесь и сейчас, даже если бы Саутуарк [111] С XV века Саутуарк известен своими театрами. был поблизости.

Я закончила ее шнуровать и отошла чуть в сторону. Она и в самом деле была очень похожа на Елизавету с портрета Гираэртса [112] Гираэртс – художник-портретист эпохи королевы Елизаветы. или ту, что на Большой печати Ирландии, хотя пепельного цвета плисовое платье, отороченное серебром, и небольшое жабо с серебряной кромкой, и черный с серебряными блестками плащ, отделанный полосами белого плиса и висящий у нее за спиной, – все это походило на костюм для зимних верховых прогулок. А лицо казалось заледеневшей белой маской внутренних мучений Елизаветы. И я сказала себе: «Ай-ай, нужно мне опять поговорить с Сиди, он совершил большую ошибку, этот жирный старый недоумок, – мисс Нефер сегодня никак не сможет сыграть в „Макбете“».

Вообще-то, я пыталась набраться мужества, чтобы спросить ее об этом напрямую, хотя мужества для того, чтобы разбить лед этого ее вживания, нужно было ой как много; возможно, такой поступок стоил бы мне поломанных костей или по меньшей мере расцарапанной физиономии. Но тут возник Мартин, объявивший пятнадцатиминутную готовность. Вид у него был до того глупый, что я на целых восемь секунд отвлеклась от Нефер в образе.

Его оджинсованная нижняя половина все еще напоминала о пьесе «На дне». Мартин следует школе Станиславского, а не старой доброй английской сценической традиции. Но выше… Гм… Выше талии была сплошная обнаженка. Жидкую поросль на груди он выбрил, а на голову посадил черный парик; перед его плечами свисали две толстые косы с серебряными кольцами и булавками. Но и благодаря этим простеньким вещичкам, задубевшей от солнца коже и непроницаемому, как у игрока в покер, выражению лица он стал до того похож на американского индейца, что я подумала: «Силы небесные! Да ему хоть сейчас играть Гайавату, а если прикроет плоскую как доска грудь, то будет вылитая нахмурившаяся Покахонтас» [113] Покахонтас – дочь индейского вождя, обращенная в христианство, вышедшая замуж за англичанина и вывезенная в Англию, где умерла в возрасте 22 лет в 1617 году. . Я быстренько вспомнила, какие пьесы с индейцами у нас идут, но ничего, кроме «Фонтана» [114] «Фонтан» – пьеса Юджина О’Нила. , не вспомнила.