Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

По моим подсчетам, с такой скоростью Джефф должен был достигнуть Шаулы-Ниа меньше чем за два часа. Ну, я мог продержаться и дольше с оставшимся запасом кислорода и исправными системами охлаждения.

Конечно, если Джефф замыслил не глушить двигатель, а махнуть с Джозефом к соседней звезде… Тогда и выясню, что приятнее: задохнуться или попасть под поток ионов, карабкаясь к кораблю.

Еще можно подождать, пока Джефф разгонит судно до скорости света. Согласно общей теории относительности, фал сократится настолько, что я легко доберусь до борта, если буду достаточно расторопен… «Нет, Джо Хансен, брось это, – приказал я себе, – ты же не хочешь перед смертью начисто свихнуться».

Это навело на мысль, что неплохо бы узнать, где проходит ионный луч. Я отцепил антенну, вытянул на полную длину – около восьми футов – и принялся тыкать ею предположительно в направлении потока ионов.

Сначала ничего не происходило. Антенна, конечно, не засветилась, но… Внезапно меня легонько дернуло током. Подтянул к себе антенну и увидел: луч срезал с конца добрых три дюйма; еще пара дюймов повреждены. М-да, любопытство сгубило кошку.

Я прикрепил антенну к рации, что оказалось куда сложнее, чем отцепить, и включил прием, намереваясь узнать, как поживает Джефф.

Тотчас услыхал:

– Джозеф, проснись! Давай-ка еще разок вспомним твои грехи. Перечисляю в хронологическом порядке, с детства. Итак, вы с другом по очереди катались на санках, цепляя их к самолетам. Скверно, Джозеф, и к тому же незаконно. Если бы пилот увидел, как ты мчишься за машиной, у него было бы право хладнокровно пристрелить тебя. Пойми, Джозеф, жизнь сурова и безжалостна…

У меня запершило в горле.

Я судорожно нащупывал подбородком рычажок отключения рации. Выяснилось: с кашлем на подходе это ужасно сложно. В итоге я разразился надсадным бульканьем.

– Джозеф, проснись и слушай внимательно, – раздался голос Джеффа. – Опять началось. В этот раз будто зверь шумит. Как думаешь, Джозеф, делают нынче скафандры для черных пантер?

Я поспешил выключить рацию, пока снова не закашлялся.

Ничего не оставалось, как размышлять, и вот что пришло в голову. Как же так вышло, что существуют три Джеффа: один на дух меня не переносит, другой передо мной преклоняется, третий блуждает в джунглях с саблезубыми тиграми?.. Черт, возможно, у него в башке два десятка разных Джеффов: кто-то держался в тени, кто-то, напротив, привлекал внимание, но все следили друг за другом, болтали, спорили…

Личность как сборище гостей, непрерывно галдящих за чашкой кофе? Это кажется странным, но логике не противоречит. Вероятно, некоторые не являются собственно Джеффом; в беседе могут участвовать папа, мама и даже пещерные предки. И всех заглушает праправнук…

Пожалуй, фантазия чересчур разыгралась. Я воспользовался советом Джеффа и начал перебирать в уме свои грехи, что было делом небыстрым.

Вспоминать проступки было интересно: я даже отвлекся от затруднительного положения, в котором оказался, но в конце концов и это занятие надоело.

Тогда я принялся считать звезды.

Наверное, это были самые долгие два часа в жизни, не считая, может, того первого раза, когда меня бросила девушка. Не знаю, тут сложно сравнивать.

Я сосчитал уже половину звезд, как вдруг ощутил невесомость. С ужасом подумал, что фал все-таки оторвался, но затем взглянул на корабль: его сопло больше не светилось, словно маленькая луна.

Я тотчас натянул трос и начал медленно сближаться. Легче легкого, главное – не поддаться искушению разогнаться, что привело бы к жесткой посадке.

Довольно мягко я приземлился на «Растоптанную любовь» (правда, высек при этом громадную искру). Видимо, луч здорово меня зарядил. Затем двинулся к корпусу – там уже будут поручни.

В конце концов добрался до иллюминатора жилого отсека, заглянул: Джефф отчитывал пустое кресло. Я прислонил шлем к корпусу и с трудом расслышал:

– Джозеф, все-таки мне неспокойно… Кажется, я слышу врага. Надо быть настороже. Сварю нам кофе. Доставай ружья.

Не думаю, что кто-нибудь еще способен так бесшумно и стремительно передвигаться в скафандре, как я. Забрался в шлюзовую камеру, выровнял давление, снял скафандр – ручаюсь, это заняло меньше пяти минут. А может, и меньше четырех.

Я влетел в пустую кабину и устроился в кресле за миг до того, как Джефф вернулся с кофе.

Он сильно побледнел, обнаружив меня. Я предвидел, что в этот раз переход от Джозефа к Джо будет представлять некоторую трудность и единственно верное решение в такой ситуации – вести себя абсолютно спокойно. Сидел в кресле с видом, словно ничто на свете меня не волновало, а тем временем нервы и иссушенная глотка изнемогали от желания получить хоть капельку кофе.

– Джо! – взвизгнул он наконец. – Как же ты меня напугал! Я думал, ты в койке или даже за бортом…

– Нет, Джефф, – тихо возразил я. – Я все время был здесь.

Он нахмурился.

Я взглянул на дисплей: максимальная скорость полета составляла пятнадцать миль в секунду. Ну и ну!

После долгого молчания Джефф промолвил:

– Да, точно, был. – И с едва заметной грустью добавил: – Не стоило и сомневаться. Ах, Джо, ты идеален – всегда говоришь правду.

Я проскользнула за полупрозрачную занавеску на мужскую половину гримерной. Там за столиком примы сидел Сид, в поношенной желтоватой майке, его талисмане, и еще не гримировался, а только строго разглядывал себя в опоясанном лампами зеркале. Корчил гримасы, как это делают актеры, готовясь к представлению, и потирал щетину на двойном подбородке.

Я тихо спросила:

– Сиди, что у нас сегодня? «Королева Елизавета» Максвелла Андерсона [99] Максвелл Андерсон (1888–1959) – американский драматург. или «Макбет» Шекспира? На афише – «Макбет», а мисс Нефер готовится к «Елизавете». Только что послала меня за рыжим париком.

Он проверил, как работают брови, – поднял правую, левую, обе вместе. Потом повернулся ко мне, втянул немного огромное брюхо (всегда так делает, стоит на горизонте возникнуть какой-нибудь девице) и сказал:

– Прости, о дева, что ты речешь?

Сид за кулисами всегда говорит шекспировским языком, и мне иногда кажется, что я не в Центральном парке города Нью-Йорка в середине семидесятых двадцатого века, а где-то в Саутуарке, в старушке Англии, в каком-нибудь тысяча пятьсот лохматом году. Все дело в том, что хотя он и обожает у Шекспира все жирные роли и согласен с преданной и вдохновенной любовью играть самые захудалые, но ему втемяшилось в голову, будто Билли Ш. написал «Фальстафа», имея в виду одного-единственного исполнителя – Сиднея Дж. Лессингэма. (И пожалуйста, чтобы последний слог был безударный.)