Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

А еще он был женат! Но не на Шарлотте, а на ее дочери, которую тоже звали Шарлоттой. Эта новость вызвала у меня странное ощущение, – должен заметить, время играет с нами в странные игры. И не только был женат, но еще имел десятилетнего сына, очаровательного, смышленого мальчугана, который хотел стать астронавтом, и отец поощрял его намерения. «Он завоюет для меня королевство среди звезд, – однажды заявил Франсуа с таинственной усмешкой. – Или найдет мою гробницу».

Каким-то образом все это снова разожгло в нас молодые чувства – младшая Шарлотта и юный Пьер тоже оказались чародеями, – и так оно и осталось. Всего лишь накануне я дописал статью о целой группе молоденьких актрис, появившихся за последние несколько лет в кинематографе, – своего рода поток нимфеток: Линда Блэр, Маккензи Филлипс, Мелани Гриффит, Татум О’Нил, Нелл Поттс, Маире Рэпп, Кэтрин Харрисон, Роберта Уоллак. И я подумал: что, если этот акцент на юность, это чувство неизбежного возрождения, имеет какое-то значение, кроме приближающегося второго детства для некоторых наблюдателей?

Как бы то ни было, в следующие несколько месяцев мы часто виделись – троица Бруссаров и остальные, и Франсуа снова стал нашим лидером и вдохновителем.

Затем он снова исчез вместе с женой и сыном, весьма загадочным образом. Мы так и не выяснили подробностей, за исключением того, что он был связан с антивоенными и, как бы это сказать, преждевременными антиниксоновскими выступлениями. Даже Шарлотта-старшая не знала (или довольно убедительно притворялась), что случилось с Шарлоттой-младшей, Франсуа и их ребенком.

Однако влияние Франсуа оставалось сильным даже в его отсутствие. Как в полевой астрономии, где все очень символично связано с расстоянием. За последний год, несмотря на туманы Фриско, я наблюдал затмение с розовой луной в мае, сближение Марса с Юпитером в середине июня, а в конце августа – Новую Лебедя 1975 года, изрядно искривившую Северный Крест и четыре ночи спустя так же внезапно погасшую.

И вот прошлой ночью мы с Хэлом говорили об этом, как делали уже тысячу раз, – другими словами, вспоминали все, о чем я вам рассказывал, – и мне в голову пришла мысль, от которой мороз пошел по коже. Хэл как раз отвлекся, собираясь рассказать мне об одной прочитанной им астрономической статье, где говорилось о планах запуска космического зонда к комете Галлея, которая должна была снова появиться в 1986 году, после визитов в 1834 и 1910 годах. Идея была такой: зонд опишет петлю вокруг большой внешней планеты, чтобы бумерангом вернуться к Солнцу и сравняться по скорости и траектории с кометой, когда она ворвется к нам, набирая ход. Было уже поздно задействовать для этой цели Сатурн, но идея могла бы сработать, если бы зонд обогнул Юпитер, войдя в его гравитационный колодец и вынырнув обратно.

– Хэл, – услышал я собственный голос, странно тонкий, – где находится афелий кометы Галлея, самая далекая от Солнца точка? Я знаю, что приблизительно на таком же расстоянии, как орбита Плутона, но где она на небе? Куда бы ты посмотрел, чтобы увидеть комету Галлея, когда она дальше всего от Земли? Понятно, ты не сможешь ее увидеть, даже в самый большой телескоп. Ее замерзшее ядро слишком мало для этого. Но куда бы ты посмотрел?

Знаете, нам понадобилось немало времени, чтобы определить это окольным путем, хотя у меня была прекрасная, пусть и небольшая астрономическая библиотека. Если вам необходима конкретная отправная точка, ее никогда не оказывается в тех книгах, что есть под рукой. (Мы выяснили расстояние до афелия почти сразу – 3 283 000 000 миль, но направление оставалось для нас тайной.)

Но потом из маленькой книжки Вилли Лея [188] Вилли Лей (1906–1969) – немецкий исследователь, писатель и популяризатор науки, эмигрировавший в США. , выпущенной издательством «Макгроу-Хилл» в 1969 году, мы наконец выяснили, что перигелий кометы Галлея – точка наибольшего приближения к Солнцу – находится в Водолее. Значит, афелий нужно было искать в противоположном знаке зодиака – во Льве.

– Но это не может быть Лев, – негромко сказал я, – потому что угол наклона кометы Галлея к эклиптике равен почти восемнадцати градусам… она подлетает к Солнцу снизу – с юга от плоскости планет. Восемнадцать градусов к югу от Льва – куда это нас приведет?

Это привело нас, как быстро показала карта звездного неба, в созвездие Гидры рядом с Альфардом, Одинокой звездой. Мы с Хэлом надолго погрузились в потрясенное молчание, а тем временем мой мозг автоматически отметил, что даже медленное смещение точки, заинтересовавшей Франсуа, от южной части Девы к Альфарду, в направлении Рака, полностью совпадает с обратной орбитой кометы Галлея. Та движется по такой длинной и узкой эллиптической дорожке, что все время остается в одном квадранте относительно Земли, за исключением тех месяцев, когда облетает Солнце.

Но я буду вечно благодарен маленькой книжке Лея, указавшей мне путь, хотя в ней и обнаружилась грубая ошибка: как утверждается на странице сто двадцать два, время задержки радиосигнала до Сатурна составляет тринадцать с половиной часов, а на самом деле – примерно один час двадцать пять минут. Вероятно, в ходе вычислений запятая в десятичной дроби сдвинулась вправо. Но факт запаздывания сигнала был очень важен для следующего вопроса, который я задал, как только мы с Хэлом снова обрели способность говорить.

– Теперь понимаешь, почему Франсуа требовалось двенадцать часов для получения ответов в пятидесятом году? – спросил я, чувствуя, как подрагивает мой голос. – Так вот, комета Галлея была в афелии в сорок восьмом. Двенадцать часов – время, необходимое, чтобы принять сигнал с Плутона или с его орбиты: шесть часов туда и шесть обратно, со скоростью света. То же самое с десятью часами для ответа в тридцатом и семидесятом годах.

– Или, может быть, телепатические сигналы тоже идут со скоростью света, – тихо ответил Хэл. Затем затряс головой, словно пытался ее прочистить, и резко заявил: – Но это же нелепо! Ты сознаешь, что мы тем самым допускаем, будто комета Галлея – это своего рода космический корабль, целый мир в космосе, живой, высокоцивилизованный и компьютеризованный… И возможно, память об этом медленно возвращается к людям каждый раз, когда комета приближается к Солнцу?

– Или космическое кладбище, – вставил я, нервно смеясь, чуть ли не хихикая. – Группа из пяти мавзолеев, образующая ядро кометы… хотя это невозможно разглядеть ни в какой телескоп – когда комета приближается к Солнцу, она окружена оболочкой из нагретых газов и пыли. Помнишь, что сказал однажды Франсуа о призраках компьютеров? Почему в захоронениях межзвездной империи не могут быть погребены компьютеры или их изображения? И одному Богу известно, что еще. Как египтяне клали в гробницы изображения слуг и орудий труда, даже не подозревая, что бородатый метеор, призраком пролетавший по небу душными иссиня-черными египетскими ночами каждые семьдесят шесть лет, – это еще один склеп. Вспомни о космическом сне Франсуа. Очень яркая звезда в нем точно подходит под описание Солнца, увиденного с орбиты Плутона. А все газы и пыль на таком расстоянии должны вмерзнуть в поверхность пяти многоугольников, не образуя оболочки, мешающей их рассмотреть.