Бернар Вербер - Ее величество кошка [litres]

Эту мысль мгновенно сменяет другая. Судя по всему, моя чудесная соколиха – единственная союзница, которую сумел завербовать Шампольон. Он так боялся эту хищницу, а в итоге только ее и смог уговорить.

Дом, на крыше которого мы находимся, раньше был магазином спортивного инвентаря. Наша молодежь догадывается воспользоваться коньками, чтобы быстрее передвигаться по льду реки.

Они встают на коньки и надевают вместительные рюкзаки, в которых нам, котам и кошкам, удобно и тепло.

Натали спускается на лед и выезжает на середину реки. Остальные люди, на счастье, тоже умеют кататься на коньках, поэтому не отстают от нас.

Холод не мешает наслаждаться скольжением.

На коньках человек мчится раз в десять быстрее, чем если идет пешком.

Мы минуем перегородившие реку баржи и устремляемся на запад.

Я высовываюсь из рюкзака. Ветер приглаживает мне шерсть, нос щекочут снежинки.

Меня восхищает легкость, с какой люди скользят по реке, превратившейся в зеркало.

– Скорее! – подгоняю я служанку. – Сейчас не время медлить, надо увеличить отрыв от проклятых грызунов.

Она набирает скорость. Не сомневаюсь, что именно мои идеи и решения позволили всем нам избежать смертельной опасности.

Что было бы, если бы я не смогла подружиться с соколихой? Лучше даже не думать о том, чем бы тогда все кончилось. Тем не менее у меня нет уверенности, что остальные мне признательны. Неужели все это для них в порядке вещей?

Внезапно Натали резко тормозит.

Нам преграждает путь стена врагов, я вижу круглые уши и острые, как клинки, резцы.

– Тамерлан предугадал, что мы обогнем баржи, – бормочет Пифагор. – До чего умен!

Крысы собираются у нас за спиной и на флангах.

– Нас окружают! – паникует Эсмеральда.

Мы сбиваемся в группу посредине реки, нас засыпает снег.

Все кошки выбираются из рюкзаков и занимают круговую оборону. Двадцать один человек прячутся у нас за спинами.

Крысы издали оценивают нас, мы – их. Натали протягивает мне бинокль.

Над морем бурой шерсти возвышается Тамерлан: его держат две крысы, стоящие на плечах четырех, а те стоят на плечах еще восьми. Эта живая пирамида позволяет крысиному царю обозревать все поле боя.

Я пытаюсь оценить силы неприятеля. Крыс, без сомнения, раз в десять больше, чем участвовало в битве за Лебединый остров. Тогда их были десятки тысяч, теперь – сотни тысяч.

Спасти нас может только чудо. И нам остается только одно: надеяться, что оно произойдет.

Движение так называемых катаров возникло в XII веке во Франции, в районе Тулузы.

Слово «катар» происходит от cattus («кот» на вульгарной латыни, отсюда английское cat). Противники стали называть катаров именно так, утверждая, что они целуют кошачьи зады в знак покорности Люциферу. Сами катары называли себя добрыми людьми.

Это было христианское течение, осуждавшее сребролюбие ватиканских пап.

Философия катаров восходила к раннему христианству, еще не познавшему вредного влияния духовенства Ватикана.

Катары поклонялись не кресту (символу смерти), а пеликану, сравнивая эту птицу с Христом, духовно воспаряющим над бренным миром.

Катаризм подразумевал безусловное почитание жизни (с запретом убивать не только людей, но и животных) и невинности. «Совершенным» (так катары называли своих священников) полагалось избегать половых связей. Катары были строгими вегетарианцами и соблюдали endura – длительный пост. Частная собственность была у катаров под запретом. Они были пацифистами, отвергали представление о дьяволе. Своих детей катары крестили не новорожденными, а в 13 лет – в возрасте, когда, как они считали, дети уже понимают смысл этого таинства.

В 1119 году римский папа проклял это движение на том основании, что endura – вид самоубийства, а отказ от половой жизни препятствует воспроизводству верующих.

В 1209 году папа Иннокентий III объявил катаров еретиками и обязал французского короля Филиппа Августа пойти на них крестовым походом, как на неверных. Королю это было весьма кстати, он и так хотел прибрать к рукам юг Франции.

В Тулузу прибыл папский легат для организации крестового похода против катаров. Но местный граф Раймунд VI принял в штыки идею о борьбе с собственными подданными, какими бы ни были их религиозные убеждения, тем более что предлагался поход христиан против христиан.

Папского легата убили. Узнав об этом, Иннокентий III решил отлучить Раймунда от церкви.

Этот крестовый поход против альбигойцев (теперь их называли так) возглавили бароны севера. Главным среди них стал Симон де Монфор, осадивший Безье. Захватив город, он перебил все его население. Последовала осада Каркассона, завершившаяся пленением и убийством виконта города. Все уцелевшее население лишили имущества и изгнали. После этого Симон де Монфор захватил город Альби. Его попытка завладеть Тулузой окончилась неудачей.

Желая мира, Раймунд VI решил прилюдно покаяться перед папой Иннокентием III и пообещал лишить катаров поддержки.

Его отлучение было отменено.

Последовала осада других городов, население которых обвиняли в пособничестве еретикам.

Бароны с севера завладевали землями южных графов и присягали королю Франции и папе, пославшим их на войну.

Война с катарами затянулась на 20 лет, привела к гибели миллиона человек и завершилась в 1244 году осадой и взятием замка Монсегюр в Пиренеях, где засели последние катары. Всех их, 215 человек, живьем сожгли на кострах.

Папскому легату приписывают знаменитую фразу о жителях Безье, не все из которых были катарами: «Убивайте всех, Господь узнает своих».

Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII

Не знаю, как вы, а я порой устаю воевать, доказывая свою правоту.

Так и хочется взмолиться: «Все пропало, прикончите меня и скорее все это сворачивайте. Прошу прощения за доставленное беспокойство».

Между прочим, мне бывает интересно, не я ли с самого начала ошибалась и не правы ли на самом деле мои враги.

Так и сейчас: глядя, как несчетные крысы наступают на нас, кучку выживших, я мучаюсь сомнениями.

Это и есть смысл истории? Наши враги должны победить, мы должны потерпеть поражение. Должно произойти худшее. Добро обречено на гибель ради торжества жесткой несправедливой системы, чуждой сострадания, чуждой юмора, чуждой искусства. Крысиной системы.

Должна признать, видя надвигающуюся лавину врагов, что море не вычерпать пригоршнями, а лапами и подавно. Это бурое полчище и есть живое море – мрачное, разрушающее все на своем пути.

Прощай, Пифагор, я искренне тебя любила.

Это я только думаю, но не произношу.

Удар! Первый вражеский строй обрушивается на нас со свирепой силой. Когти против резцов, лапы рассекают воздух, все кусаются, ранят друг друга, кричат и визжат. Где когти, где зубы – не разобрать.