Бернар Вербер - Ее величество кошка [litres]

Надеюсь, она уяснила главное. Я хорошо ей польстила, это должно помочь.

Идет время, дирижабль обретает форму.

Шампольон не возвращается уже двадцать пятый день, когда Роман объявляет, что наш новый воздушный корабль, над созданием которого мы столько трудились, готов к взлету.

Гондола похожа на большую лодку, оболочка, которая, надувшись, потащит нас вверх, пугает своими размерами. Как раньше с монгольфьером, мы первым делом ищем идеальное место для старта. Таковым оказывается крыша катка.

Мы крепим гондолу к столбикам веревками, Роман подсоединяет баллоны с гелием и открывает газ, оболочка раздувается и приобретает не сферическую, а овальную форму, теперь она похожа на огурец.

Все дальнейшее происходит под контролем профессора Романа Уэллса, который, судя по его уверенному виду, ни капельки не сомневается в правильности каждого своего указания.

Все мы, кошки и люди, набиваемся в гондолу – люльку, открытую сверху. Дождавшись сигнала, Натали рубит канаты, и дирижабль взмывает ввысь, освободившись от земного тяготения.

В отличие от первого раза, мы не чувствуем нестерпимого жара горелок; гелий – это бесспорный прогресс.

– Готовься к невероятному переживанию, – говорю я сидящему рядом со мной Анжело. – Мы взлетим выше облаков, и тогда все дурное останется внизу.

– Мне не терпится на это взглянуть, мама!

Наш овальный летательный аппарат поднимается все выше. Выглянув за борт гондолы, я вижу ошарашенных крыс, все усилия которых заставить нас капитулировать обернулись ничем.

Не обессудьте, крысы, перед вами результат плодотворного сотрудничества двух цивилизаций, человечьей и кошачьей. Это как с огнем: технология позволяет нам преодолеть численный проигрыш.

Вижу внизу бугорок, на него вскарабкалась белая крыса.

Прощай, Тамерлан, приятно было познакомиться, еще приятнее было избежать твоих резцов. ЭОАЗР осталась у меня, я не готова ни отдать ее тебе, ни покориться.

Ты проиграл, я выиграла.

Дирижабль медленно поднимается.

Меня отвлекает странный звук: можно подумать, что по оболочке дирижабля ударила градина. Второй такой же звук.

Роман высовывает наружу палку с зеркальцем на конце – хочет увидеть, что происходит наверху.

– Голуби! – сообщает он. – Сотни голубей! Долбят по оболочке клювами, пытаются проткнуть!

Теперь птиц вижу и я: одни атакуют нас с разгону, другие, подражая дятлам, упорно колотят в одну точку.

Мы начинаем терять высоту.

– Никак нельзя им помешать?

– Нет, все происходит вверху.

– Почему на нас напали голуби? – недоумевает Анжело.

Подумав, я нахожу объяснение, но не смею его высказать.

– Они злы на нас, – объясняет за меня Пифагор, – потому что мы убили нескольких их сородичей при первом полете на монгольфьере.

– Так то в Париже, а мы в Руане, как они могли узнать? Они что, переговариваются на расстоянии? – удивляется Анжело.

Выходит, он не такой ограниченный, как я думала.

– Кто их знает? Возможно, они владеют неизвестным нам способом передачи информации. Во всяком случае, для них не секрет, кто мы.

Ничто не проходит безнаказанно, даже мелкие оплошности – если причислить к таковым убийство десятка голубей.

Ткань трещит, снижение ускоряется. К счастью, стоящему у руля Роману удается направить дирижабль почти в то же место, откуда мы взлетели. Удар о землю!

Крысы, поняв, что произошло, бросаются в воду – спешат воспользоваться неожиданной удачей.

Роману хватает присутствия духа, чтобы поспешно выбраться из гондолы, подбежать к рубильнику и запитать электротоком изгородь из колючей проволоки.

Нескольким крысам удалось еще до этого перебраться через нее, поэтому мы вынуждены вступить с ними в бой. Вскоре крысы обращаются в позорное бегство.

– Все пропало, столько труда коту под хвост! – восклицает Эсмеральда, наша мастерица говорить банальности. Но что за кота она, интересно, имеет в виду?

Мы помогаем друг другу покинуть помятую гондолу. При этом не меньше сотни голубей бомбардируют нас сверху своим липким пометом.

Мы вынуждены спрятаться в здании катка, крыша которого защищает нас от зловредных пернатых.

Пифагор вздыхает:

– У нас появился второй враг – голуби. К несчастью, их тоже очень много.

– Моя мать называла их летучими крысами. Не случайно теперь они в союзе с грызунами.

Чувствую, боевой дух нашего содружества изрядно пострадал от этой неудачи. Я на всякий случай предлагаю:

– Может, сделать клювоустойчивую оболочку?

– Ничего не выйдет, – отзывается Натали уныло. – Оболочка должна быть тонкой и легкой, а значит, ничего не стоит ее проткнуть.

– Как же нам быть? – не унимается Эсмеральда.

Уловив в ее голосе отчаяние, я пытаюсь ободрить свое войско:

– Надо дождаться подкрепления, которое приведет Шампольон. Дадим попугаю время.

Да, боевой дух моих друзей на нуле, но у меня пока нет других предложений. Нам очень пригодилась бы так называемая пилюля оптимизма – волшебное снадобье, которое люди делали после опытов над крысами.

Уже вечер, а я все сижу на крыше самого высокого дома и любуюсь идеально круглой желтой луной.

– Что теперь будет, мама? – тревожится Анжело.

– Успокойся, сынок, мы обязательно победим. Знаешь, почему? Потому что наш проект будущего – лучший. Так устроен мир: побеждает тот, кто дальше других заглядывает в будущее и предлагает самое гармоничное решение, какие бы негативные события ни происходили. Те, у кого есть воображение, всегда превосходят тех, кто ограничен своими привычками.

– Давай поконкретнее, про ближайшие часы и дни. Назревает бой с крысами. Разве не может он положить конец всем нашим мечтам о будущем?

– Война – лишь временная трудность.

– То есть?

– То есть эпизод, не оказывающий определяющего влияния. Выиграем мы или проиграем, все равно волна развития понесет нас дальше, тогда как крысы останутся порождением старого мира, основанного на жестокости и на получении выгоды от численного преимущества.

– Что же в этом хорошего?

– Я вот куда клоню, сынок. Они, крысы, а теперь и голуби, – это прошлое, а мы, кошки, – будущее. Фелисите рано или поздно будет диктовать миру свои правила. Значит, что бы ни случилось в ближайшие часы, мы уже одержали духовную победу.

– Духовную, но не материальную?

Отпрыск ловит мать на слове?

– Материя всегда немного отстает от духа.

– Думаешь, мы все умрем?

Иногда этого настырного недоросля одолевает невыносимый пессимизм. Такой же, какой бесил меня в его папаше.

Хотя, если вспомнить, что он был зачат в разгар бурной вечеринки, трудно сказать, кто его отец.

А может, то, что раздражает меня в родной кровиночке, – это дурное влияние Эсмеральды? В мое отсутствие она играла для него роль авторитетной взрослой кошки, и он, наверное, стал относиться к ней как к приемной матери.