Энди Бриггс - CTRL+S [litres]

Что касается других новостей, то Бакстер рассказал ему об убийстве Рекса. Таким образом количество жертв выросло, и Тео страдал от мучительного чувства вины по поводу гибели людей, которых он втянул в это дело, – сержанта Джонса, Кларион, а теперь еще, оказывается, и Рекса. По лицу Бакстера было видно, что он чувствует то же самое.

Аугуста не задумываясь сразу переложила всю вину на Доминика Левински. Они познакомились на проводимом мэром официальном мероприятии по сбору средств для политических целей и в итоге стали любовниками. Одно потянуло за собой другое, у них появилась общность целей: ненависть Аугусты к слифам прекрасно гармонировала с желанием Левински пересмотреть права на наследие отца. Первым делом нужно было подмять под себя сеть притонов, стать их единоличными владельцами, вырвав из рук мелких жуликов, первоначально их основавших. По мере увеличения сферы их влияния в этом бизнесе они все больше контролировали нелегальные потоки эмоций, передаваемых в СПЕЙС.

Настойчивые журналисты дотошно препарировали каждый аспект этой сенсационной истории, и когда выяснилось, что Аугуста для осуществления своих планов пользовалась служебным доступом Мартина к полицейской базе данных, ее роль была пересмотрена. Ее объявили зачинщиком и организатором преступления, использовавшим слабого и уязвимого Левински в своих целях, тогда как ее муж всегда был под рукой в качестве козла отпущения, если что-то пойдет не так.

Если Бакстер застенчиво шарахался от внимания прессы, то Милтон, наоборот, относился к нему, как политик к взяткам. Теперь, когда его альтер эго было разоблачено, он как никогда наслаждался своей славой, а количество подписчиков на канал Киллера Кайю достигло космических высот. Он наконец отделался от своего вечного комплекса, клейма тихони, помешанного на компьютерах, и это позволило ему воспрянуть и зажить новой жизнью.

Бакстер же, напротив, стал более замкнутым. Вид женщин из притона глубоко шокировал его, заставив засомневаться и пересмотреть свои взгляды на мир, после чего он решил бросить университет. Он еще не знал, чем хочет заниматься, но было ясно, что жизнь его требует радикальной встряски.

Наконец Тео выписали из больницы, и он с внутренним трепетом вернулся в их пустую квартиру. Все здесь выглядело в точности так, как он и оставил, и это в каком-то смысле наводило уныние: все это время дверь оставалась незапертой, но, очевидно, ни одному вору не пришло в голову, что здесь можно найти нечто ценное.

По-прежнему без гроша, он был вынужден ходить за едой в местный банк продовольствия, игнорируя удивленные и любопытные взгляды практически всех, кто попадался ему на пути. Без рига его легко узнавали на улице. Но, в отличие от того, как это бывает в кино, его не встречали бурными аплодисментами или восторженными приветствиями. Никто не смел не то что заговорить, но даже приблизиться к нему, и он покидал банк продовольствия в напряженной тишине.

В первую ночь дома он снял мамин диплом со стены и, улегшись на скрипучий диван, принялся внимательно изучать его. Бумага за столько лет пожелтела, но он только сейчас обратил внимание, что стекло в рамке очень чистое. В отличие от всего остального в этой квартире, это была единственная вещь, за которой Элла следила и которой гордилась.

Заснуть он не мог и поэтому в конце концов решился воспользоваться своим ригом и просмотреть медийные стримы. Его странички в социальных сетях были забиты комментариями и предложениями дружбы, которые он проигнорировал. Не было ни малейшего желания рискнуть, чтобы подняться в СПЕЙС хотя бы для какой-то короткой игры, и поэтому он начал просматривать новостные каналы, чтобы восполнить информационные пробелы, оставшиеся у него после рассказов Милтона и Бакстера.

Проведенные аресты привели к тому, что по всей стране полиция накрыла еще целый ряд банд и притонов. Были освобождены сотни мужчин и женщин, которых держали практически в рабских условиях, а выявленное количество жертв, убитых ради получения дозы пакса , достигло тревожного уровня.

Аресты в Лондоне стали тем необходимым прорывом, который подтолкнул власти во всем мире к решительной борьбе с этой проблемой. Глобальная сеть Левински была уничтожена в течение недели. Освобожденные рабы исчислялись уже тысячами, но убитых оказалось намного больше – астрономические цифры.

Через неделю после выписки Тео вернулся в больницу, чтобы присутствовать при том, как врачи будут выводить Эллу из комы. Он держал ее за руку все время, пока не подействовал коктейль из лекарств в ее капельнице. Она наконец сделала долгий глубокий вдох, приходя в себя.

– Привет, мама, – тихо сказал Тео и поцеловал ее в лоб.

Прошла почти минута, прежде чем она сумела сфокусировать на нем взгляд; голос ее был едва слышен:

– Где ты так задержался?

На лице ее мелькнула тень озорной улыбки, и она, как смогла, сжала его руку. Пожатие было очень слабым, почти неощутимым, но тем не менее…

От облегчения Тео заплакал.

– Она пробудет у нас еще по меньшей мере месяц, – сказал врач, отводя его в сторонку. – На данный момент у нее отказали ноги, и мы пока не можем сказать, останется ли она на всю жизнь прикованной к инвалидной коляске. Ее кратковременная память фрагментарна. Это может пройти само собой со временем, но…

Остального Тео уже не слышал. Далее шел длинный перечень ее недугов и прочих проблем. А он был просто благодарен, что мама снова с ним, и не сомневался, что она полностью выздоровеет. Если кто-то и мог опровергнуть этот тщательно продуманный пессимистический прогноз лечащего врача, то только сама Элла.

Лето уже подошло к концу, а Тео так и не поговорил с Клемми. Они мимолетно виделись во время последующих интервью, перекрестных допросов, очных ставок и набегов, устраиваемых репортерами, но возможности нормально пообщаться не было. Ни один из них также не осмеливался возноситься или пользоваться социальными сетями. Тео уже начал задумываться, как его родители в принципе могли познакомиться без подсказок социальных медиа.

Удобный случай представился, когда он пришел навестить свою мать и застал там Клемми, которая принесла букет цветов и, видимо, общалась с пациенткой больше часа. Впервые за много недель они оказались наедине в больничном коридоре перед палатой Эллы.

– Прости…

Это было первое слово, сорвавшееся с губ Тео. С него начинались искренние извинения, которые он мысленно репетировал несколько последних недель. Но тут все его красноречие внезапно куда-то подевалось.

– Тебе не за что извиняться. – Она сунула руки в карманы джинсов, умудрившись сделать так, что поза получилась одновременно и робкой, и оборонительной. – На прошлой неделе я впервые за все это время увиделась с отцом. Знаешь, как это было?