Иван Миронов - Высшая каста [litres]

– Видите ли, Микоян возражает против повышения сельхозналога на крестьян, – Сталин продолжал вбивать гвозди в гроб своих соратников. – Кто он, наш Анастас Микоян? Что ему тут не ясно? Мужик – наш должник. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству…

Сталин покинул трибуну. На нее взошел Микоян. Он попытался оправдываться, но генералиссимус его осек:

– Вот Микоян – новоявленный Фрумкин. Видите, он путается сам и хочет запутать нас в этом ясном, принципиальном вопросе.

Молотов сразу предпочел сдаться, он признал ошибки и стал заверять пленум, что остается верным учеником Сталина, но его тоже охолонула злобная реплика вождя:

– Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина!

После разгрома партийных товарищей Маленков, еле сдерживающий в лице смертельный страх, предложил решить организационные вопросы и избрать руководящие органы КПСС: вместо Политбюро сформировать Президиум в расширенном составе, а также Секретариат партии – всего 36 человек.

И тут же, как по команде, из зала раздался голос:

– Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС!

Однако вождь, довольный произведенным эффектом, неожиданно воскликнул:

– Нет! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.

– Нельзя! Нельзя! Просим остаться! – слаженно загудел зал.

– Товарищи! Товарищи! – закричал собранию Маленков. – Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Пленум захлебнулся аплодисментами, потухшими, как только Сталин вновь встал за трибуну.

– На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты, – Сталин повернулся к Маленкову, словно одергивая его. – Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря и Председателя Совмина. Я уже стар, бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.

Теперь настала очередь фронтовиков. Поднялся маршал Семен Тимошенко, мундир которого украшали орден «Победы», звезда Героя и три ордена Ленина.

– Товарищ Сталин, – загремел Семен Константинович, – народ не поймет этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем – Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может!

Зал дружно встал, яростно аплодируя. Сталин сурово, долго вглядывался в зал, словно четки, перебирая глаза соратников. Затем молча махнул рукой и присел на свое место.

Лаврентий Павлович пытался поймать взгляды Хрущева и Маленкова, но те уставились в пустоту. Они чувствовали себя списанными декорациями новой эпохи сталинской империи. И все шло по плану – по плану товарища Сталина.

Только сейчас на смену «неблагоприятным» прогнозам, которыми привычно-сдержанно Берия делился с Судоплатовым, пришла животная оторопь. Он знал, что хочет сделать Сталин, но не верил, что вождь на это решится. Ни на съезде, ни на пленуме никто не вспомнил о заслугах Берии перед социалистической Родиной. Как будто и не было советского атомного проекта, благодаря которому все эти деревянные головы, как хозяева полумира, собрались в Кремле, а не подобно мышам в глубинном бомбоубежище. Сталин явно не собирается ждать до лета, и совсем скоро от авангарда партии и правительства останется только зола из крематория Донского монастыря. Сталин решил сделать ставку на фронтовую молодежь – живую, не запачканную репрессиями, обожающую вождя.

Можно обновить страну, занявшую шестую часть суши, но правивших страной людей изменить невозможно. Их проще уничтожить, списав на них все грехи перед собственным народом и условно цивилизованным миром. Суслов, Брежнев, Шелепин – вот она, скамейка запасных, новая сталинская смена.

«Черт сухорукий решил нас в ад определить, а сам перед Богом в белом предстать. Ну, мы еще посмотрим, кто кого обгонит. – Берия снял пенсне и протер глаза. – Это хорошо, что он так прямо. Прямо по-сталински, чтобы ни у Маленкова, ни у Хрущева, ни у Ворошилова с Булганиным не оставалось иллюзорных надежд. И Молотов с Микояном теперь будут стараться, чтобы не перекочевать в лубянский подвал. По крайней мере, не будут мешать. А с генералами пусть Жуков разбирается. Жора не подведет и перед кровью не спасует. Из МГБ выкорчуем Огольцова с Кругловым, припомним все Игнатьеву, отреставрируем наши кадры. Главное – опередить Сталина. Любая угроза – это возможность». – Берия почувствовал, как спала тяжесть в груди, стало теплее, дышать стало легче.

Федор Васильевич Муханов, несмотря на то что всю сознательную жизнь проходил в секретарях, привык к обращению исключительно по имени-отчеству. Хотя сам Берия видел в нем нечто среднее между полотером и денщиком, это никак не влияло на почтительное отношение к Федору Васильевичу всего остального мира. С русскими в своем окружении, за исключением дам, Берия мирился как с требованием политического этикета, с тем же чувством Лаврентий Павлович терпел галстуки и надменные шутки Сталина. Муханов был обязателен, услужлив, боязлив, поднаторел в аппаратной службе. Зная и уважая барские замашки министра, Муханов старался как можно чаще выворачиваться наизнанку холопьим нутром. Он научился смиряться и даже наслаждаться гневом и оскорблениями, на которые не скупился начальник.

Вот уже час в приемной кряхтел Гоглидзе – первый заместитель министра госбезопасности. Муханову это доставляло явное удовольствие: сегодня первый удар от шефа придется не по нему, а вот по этому пасмурному грузину в форме генерал-полковника.

Наконец, явился и сам Лаврентий Павлович, энергичен и весел. Не стесняясь секретаря, по-братски обнял Гоглидзе и проводил в кабинет. Федя выдохнул, спрятал улыбку и пошел готовить чай.

– Чем порадуешь, Серго? – Берия, потерев ладони, уселся в глубокое кресло напротив гостя.

– Как я полагаю, – Гоглидзе взялся за блюдечко сервированной секретарем чайный пары тонкого китайского фарфора и дождавшись, пока Муханов закроет за собой двери, продолжил:

– Игнатьев обеспокоен усилением Рюмина, решил, что тот нацелился на его кресло.

– Скорее расчистить кресло под Огольцова. – Берия закинул в чашку две лимонные дольки.

– Поэтому Игнатьев предпринимает все меры, чтобы не растерять доверие Хозяина, но одновременно избавиться от Рюмина. В последнем вопросе он видит во мне союзника. В качестве аванса мне разрешен доступ к Абакумову, Майрановскому и Шварцману.

Гоглидзе смотрел на шефа дрессированным медведем, как лакомства ожидая благодарности.

– Когда это произошло? – Берия впился взглядом в генерал-полковника.