Иван Миронов - Высшая каста [litres]

– Теперь вы признаете, что с целью мести совершили убийство ее мужа Папулии Орджоникидзе?

– Нет, не признаю. Когда Кобулов говорит о мести с моей стороны по отношению к семье Орджоникидзе, то он лжет. – Берия сухо откашлялся. – Можно попросить стакан воды?

Руденко кивнул следователю, ведущему протокол допроса, тот исполнил.

– Не для протокола, Лаврентий Павлович, вы ведь почти никого не оставили в живых из тех, кому были обязаны.

– Я не люблю ходить в должниках, Роман Андреевич. Вы хотите вменить мне убийство Серго Орджоникидзе и Лакобы? – Лаврентий Павлович лукаво выглянул из-за пенсне. – Попробуйте. Вдруг я признаюсь.

– Гражданин Берия, я не люблю теории заговора за их непредсказуемый финал и неожиданных героев. Совершенных вами преступлений, которые мы в настоящее время расследуем, достаточно, чтобы вынести вам самый суровый приговор. Вам знаком Кедров Михаил Сергеевич?

Берия задержал глоток воды во рту, будто пробуя его на вкус. Дело Кедрова тянуло к нему целую грядку мертвецов. «Товарищ Михаил» был легендарным большевиком, гениальным в фанатизме и пролетарской ненависти. Вместе с Дзержинским он создавал ВЧК, был неутомимым организатором советских концлагерей, личным приказом упразднил Соловецкий монастырь и превратил его в жемчужину ГУЛАГа. За начальником особого отдела ВЧК верно следовала его жена Ревекка Майзель, особо преуспевшая в бесконечных пытках и расстрелах врагов советской власти. В 1921-м Кедров организовал поблизости с Холмогорами еще один концлагерь, где от холода и болезней погибло около десяти тысяч заключенных. В 37-м за ним пришли, предъявив классическое по тому времени обвинение: шпионаж и участие в антисоветской деятельности. Еще следствие утверждало, что до революции Кедров служил агентом-провокатором царской охранки. В Лефортовской тюрьме его нещадно били, он не сдавался и не признавался, писал партии и Сталину. Мог ли Михаил Сергеевич даже представить, что его письмо из энкавэдэшного каземата с трибуны ХХ съезда КПСС зачитает лично сам Первый секретарь ЦК: «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы взываю к вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов. Вскрыть ошибку… Беспредельная горечь и боль сжимает судорогой сердце. Нет, нет! Это не случится. Не должно случиться, кричу я. И партия, и правительство, и нарком Л. П. Берия не допустят свершиться той жестокой непоправимой несправедливости».

Упорство и мужество оказались ненапрасными, и 9 июля 1941 года Военная коллегия Верховного суда оправдала большевика. Но воля Берии не зависела от мнения судей, и счастливого Кедрова включили в особую партию арестантов, которая, согласно приказу Лаврентия Павловича, подлежала ликвидации. 28 октября 41-го всех их расстреляли. Уничтожение именно этих «врагов народа» должно было очистить политическую кухню НКВД от человеческого мусора, оставшегося от репрессивной стряпни. Берия не без основания опасался, что дело Кедрова может вывести следователей на всю эту чертову партию обреченных.

– Вы признаетесь в фальсификации уголовных дел в отношении разоблачавших вас неугодных вам лиц?

– А при чем здесь Кедров, Роман Андреевич? – Берии все труднее давалось хладнокровие.

– Михаил Кедров хранил письма из Баку за 1921 год, адресованные Дзержинскому, которые могли вас скомпрометировать. Об этих документах стало известно младшему сыну Кедрова Игорю, являвшемуся сотрудником НКВД. Кроме того, Игорь Кедров и его товарищ Владимир Голубев, работавшие в разведке и контрразведке НКВД против гитлеровской Германии, стали подозревать вас в том, что вы умышленно проваливаете нашу агентуру в Германии. Чтобы вас разоблачить, Кедров и Голубев написали заявление в ЦК партии. Однако заявление это оказалось в ваших руках. Вы приказали их арестовать, под пытками они оговорили себя, признались в том, что работают на германскую разведку, по заданию которой они и обратились в ЦК с провокационным заявлением на Берию. На основании этих показаний Игоря Кедрова и Голубева расстреляли в 1940-м. Через год по вашему приказу убили Михаила Сергеевича. Всю семью к стенке!

– Мне неизвестны данные обстоятельства.

– Меркулов и Кобулов показывают, что расследование по отцу и сыну Кедровым и Голубеву курировали лично вы.

– Это неправда. Я не знаю, зачем Меркулову и Кобулову оговаривать меня.

– Фамилия Белахов вам известна?

– Я его лично не знаю. Но от Кобулова мне известно, что Белахов проходил по какому-то делу.

– Когда и в связи с чем был арестован Белахов?

– Точно не припомню обстоятельств, в связи с чем был арестован Белахов. Об этом может знать Кобулов.

– Вам известно, какие незаконные методы применялись Кобуловым и подчиненными ему следователями при допросе Белахова, чтобы выудить у него нужные показания?

– Я ничего не знаю.

– Вам оглашаются показания Белахова: «С первого же дня ареста меня нещадно избивали по три-четыре раза в день и даже в выходные дни. Избивали резиновыми палками, стальными пружинами и линейками, били по половым частям, я терял сознание. Прижигали меня горячими папиросами, обливали водой, приводили в чувство и снова били. Потом привязывали в амбулатории, бросали в карцер и на следующий день снова избивали. Дело дошло до того, что я мочился кровью, перешибали позвоночник, и я стал терять зрение, появились галлюцинации». Вам известно об этом?

– Мне ничего неизвестно об этом. Это действительно издевательства. Но я о них не знал.

– Почему вы лжете на следствии? Вам оглашается другая выдержка из показаний Белахова, который показал: «Избивая, от меня требовали, чтобы я сознался в том, что сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь, и кроме того, я импотент от рождения».

– Я не лгу. Эти показания мне неизвестны.

– Вы признаете себя виновным в том, что, желая избавиться от Белахова и опасаясь, что он может разоблачить вас как фальсификатора и клеветника, вы, используя свое служебное положение, умертвили Белахова?

– Не признаю.

– По вашему указанию Саркисов и Надарая вели список ваших любовниц. Вы признаете это?

– Подтверждаю.

– Вам предъявляются девять списков, в которых значатся шестьдесят две женщины. Это списки ваших сожительниц?

– Большинство женщин, которые значатся в этих списках, это мои сожительницы, с которыми я имел непродолжительные связи. Списки составлены за ряд лет.

– Кроме того, у Надарая хранились тридцать две записки с адресами женщин. Вам они предъявляются. – Руденко извлек из сакральной папки большой конверт, из которого достал ворох бумаг. – Это тоже ваши сожительницы?