Владимир Хлумов - Прелесть [повесть о Новом человеке]

Как будто художник специально, как это делают сюрреалисты, выписывал все детали, желая убедить зрителя в подлинности его фантазии. Он опять вспомнил Учителя. Тот как-то ему объяснил, что современные авангардисты и прочие модернисты, на самом деле и в подметки не годятся Шишкину и Айвазовскому. Поскольку мир это всего лишь фантазия духа, то всякое точнейшее ее копирование и есть настоящий авангардизм. А эти смешные открыватели новых горизонтов, всего лишь рабски копируют единственное реально существующее — сознание художника. Поэтому исторически живопись, возникшая в каменные времена, завершила свою миссию, вернувшись к примитивному пещерному реализму. Конечно, самым отстраненным искусством было и остается искусство фотографии. Но и Перовские водовозы очень неплохи!

Андрей улыбнулся и спросил:

— А что значит красивое?

— Красивое?! Да это так просто, оглянитесь же вокруг, смотрите, как красиво!

У Маросейки они перешли на тротуар и оказались у старого особняка, обросшего реставрационными лесами. Ремонт шел по-современному, и лицевая часть здания была обнесена зеленым полупрозрачным занавесом.

Маленький уголок Москвы напоминал театральные подмостки, где готовились декорации для какого-то нового неизвестного спектакля.

Андрей вослед за Катериной задрал голову вверх на противоположный, уже блистающий европейскими окнами, отремонтированный дом, так что леса оказались как раз у них за спиной. Молодые люди прикасались плечами, и он чувствовал ее теплое дыхание. У Андрея даже закружилась голова, во всяком случае, крытые зеленой дымкой леса, отраженные в зеркальных окнах, закачались и поплыли.

Лишь через секунду Андрей сообразил, что за спиной происходит нечто необычное. Он оглянулся и увидел, как трехэтажная конструкция накренилась и уже приготовилась обрушиться на них. Андрей что-то крикнул и потащил Катю в сторону. Едва они отбежали, как леса рухнули и плотное облако пыли поглотило окрестности. Когда туман рассеялся, и снова появилась Москва, Катерина, протирая глаза, промолвила:

— А мне ведь и надо было в этот дом.

— Зачем, — удивился Андрей, глядя на оголившийся фасад безжизненного здания.

— Мне позвонили и просили зайти по этому адресу.

К полудню тучи сгустились над Воропаевским небом. Пришло известие о гибели того самого пьяного купечека, что проспал всю дорогу в злосчастном третьем вагоне. Битюг был найден в собственном подъезде с проломленным черепом. Орудие убийства — проржавевший кусок арматуры, валялось рядом, и никаких следов, кроме следов крови жертвы, не хранило. Вениамин Семенович тут же поручил Зарукову найти Катерину и кого-нибудь направить в Клинский район к иеромонаху Серафиму. Сам же отправился в долгое путешествие по Подмосковью. Начал он с самой ближайшей платформы, последовательно от столицы вглубь. Между станциями он садился у окна, глядел невидящим взором на последние теплые минуты этого года и размышлял о деле. Все выглядело бессмысленным и особенно это последнее убийство. Битюг проспал всю дорогу, о чем было напечатано во всех газетах. Какая же причина его убивать? Или он и вправду не нуждается в причинах, как говорит отец Серафим. Кто же он этот Новый Человек? Вениамин Семенович теперь для определенности так обозначал преступника. Нет, причина должна быть обязательно, подсказывал ему многолетний опыт работы в комитете госбезопасности. Причем, причина из ряда вон, если убираются проблематичные и неопасные свидетели. Свидетели чего? Новый Человек очевидно вышел где-то перед Москвой. Утро было раннее, воскресное, народу немного, по большому счету и убивать-то некого. Воропаев, словно пес, помотал головой, пытаясь избавиться от шума в ушах. На ум пришло хокку крестьянина Иссы. Сборник средневековой японской поэзии он часто брал с собой на оперативные задания и зачитывался, укрывшись от людского глаза в каком-нибудь тихом месте. Но сейчас стихи казались чужими и неуместными. Вспомнил доктора. Не любит он гэбистов… Да какой я к черту гэбист? Я и следователь-то никудышный, живу по инерции — подумать некогда. Опять помотал головой. Надо бы действительно провериться — может давление?

Электричка стала притормаживать, и за окном появились бетонные ребра очередной станции. На платформе было людно, но Воропаев сразу обратил внимание на необычную нищенку с маленьким мальчиком. Необычность заключалось в какой-то излишней театральности парочки. Видно было, что она совсем девочка, но разодета по-взрослому. Воропаев подошел, бросил тыщенку в замасленный картуз и спросил:

— Где же ваши родители, братья и сестры?

— Мы сами себе родители! — огрызнулся мальчонка.

— Вижу, вижу, — он наклонился и посмотрел в лицо девочки.

Конечно, это была сестра мальчика, но вовсе не девочка, а девушка лет восемнадцати, только совсем худенькая и маленькая.

— Как звать сестру-то? — не терпящим сомнений голосом спросил Воропаев.

— Дашка, — ответил мальчишка.

— А по отчеству?

— Дарья Николаевна, — с достоинством ответила девушка и одернула мальчишку.

— А тебя как зовут? — обратился он к мальчику, который тем временем уже прятал сумку с деньгами подальше.

— Петька Щеглов. — Назвался мальчонка и добавил: — Как в «Белой гвардии».

— Ух ты! — Удивился Воропаев, — Так где же твои родители?

— Габэ повязало, за пропаганду религиозной розни.

Воропаев весело рассмеялся.

— Да, они у нас евреи, а мы русские! — добавил Петька.

— Ну ты брат даешь, а какую такую пропаганду они вели?

— Какую, какую, — мальчик неуверенно приумолк. — Они масонскую ложу организовали, и всей ложей подали на выезд в Палестины, а их не выпустили. Тогда они приняли в ложу триста бывших советских работников и принудили их перейти в иудаизм.

— Откуда перейти? — уточнил Воропаев.

— Из марксизма. А когда к обрезанию приступили, кто-то настучал и их там всех повязали. Кровищи было! Жуть.

— Да вы не слушайте его, — вступила сестра. — Он на свалке нашел пособие для высших учебных заведений по истории религии. И теперь от голода ее одну читает каждый вечер.

— Каждый вечер, — задумчиво повторил Воропаев, — А с утречка, следовательно, здесь, на платформе.

— Да, каждый божий день и так всю жизнь, — отчеканил мальчик.

— А вчера утром, гражданина в черных очках не видали?

— Был, пятьдесят тысяч сунул и слямзился, Кришнамурти.

— Почему Кришнамурти? — еле сдерживался от радости Воропаев.

— Да перестань, Петька, голову морочить человеку, — Даша сделала строгое лицо. — Красивый молодой человек в синем джинсовом костюме, высокий лоб, а шел, будто слепой.

— Вот именно, Кришнамурти, идет себе аки посуху, раскатал ауру по платформе, нас не замечает. Пришлось догонять. Ну я-то сразу смекнул, что мужик из себя гуру корчит, да и сам будто не в постели проснулся, а только вот после реинкарнации, пророк новоявленный.