Владимир Хлумов - Прелесть [повесть о Новом человеке]

— Он шутит, — перебила Даша.

— Мы едем медитировать в сад камней в буддийском темпле.

— А кто же оплачивает такую дорогостоящую прогулку? — заволновался Воропаев.

— ЦРУ, — опять влез мальчонка.

— Ну, тогда ладно. Братцы, вы потише, я посплю до Камакуры, а то всю ночь в самолете стюардессы: чего изволите, чего изволите, Абрау Дюрсо…

Послышался могучий воропаевский храп.

— А я совсем не устала, — сказала Катерина, и вызывающе положила ногу на ногу. Даша прикрыла мальчику глаза, а отец Серафим спросил:

— Почему нет с нами отца Серафима?

— Он уже этого дерьма нахлебался в молодости, — пояснил неизвестно откуда появившийся доктор Михаил Антонович.

После слов доктора они сразу очутились, на веранде перед садом камней, причем уже босиком. Больше всех переживал Воропаев:

— Братцы, я с этой работой, носки два дня не менял, могут быть осложнения.

— Так не снимали бы своих сапог, — посоветовал Петька.

— Как же можно-с…

— Тсс, — Даша приложила пальчик к губкам и села рядышком с ним.

— Ты сколько камней видишь, Петька? — спросил Воропаев.

— Все вижу, двенадцать.

— А как же идея непостижимости? — заволновался доктор.

— Так они ж узкоглазые, и поле зрения соответственно… не рассчитано на нас.

— Татаро-монголы недоработали, — быстро схватывал Михаил Антонович.

— Я в прошлой жизни тут рядышком был, на Сахалине.

— Понесла нелегкая… — возмутился Воропаев.

— Точно, потом локти кусал, — согласился Доктор.

— А мне кажется, еще кого-то не хватает. — Снова он услышал свой голос, но на него никто не обратил внимания.

— Смотрите, какие бороздки ровные, — показала Даша на приглаженное пространство, крытое гравием.

— Аккуратисты, — прокомментировал Воропаев.

— А я знаю, отчего у них место медитации так устроено, — догадался Андрей.

— Почему, — спросили все хором, кроме Петьки.

— Понятно, если бы они в пустынях жили, то поклонялись бы каждому саксаулу. У них же тут от этой растительности места живого нет.

— Не понимаю, зачем мы такую даль пехали, — вдруг сказал Петька, философски глядя на бесконечные серые полосы.

Все насторожились.

— Мы сами сад камней, — многозначительно изрек мальчик.

— Как эта? — возмутился Воропаев.

— Мы всегда одного камня не видим — себя.

— А я вся взмокла, — сказала Катерина и, сбросив платье, выбежала в сад.

— Ну а это как называется! — возмутился доктор.

— Ничего, — успокоил Петька — Это для японцев как роза Будды: просто есть все.

— Не удобно как-то, — сказал Воропаев.

Она грациозно кружилась меж камней, не замечая молчаливого укора служителей храма. Ему вдруг стало действительно неудобно за эту выходку, и он проснулся.

— Русскому человеку всегда неудобно… — донеслось из улетающего сна.

Он громко расхохотался, сначала весело, потом, по мере просыпания, уже как-то с надрывом, а после даже всхлипывая. Пес вылез из-под стола и беспокойно залаял. Сзади, скрипя велосипедными колесами, въехал дряхлый старик в инвалидной коляске.

— Вадим, зачем нужно было притаскивать эту дворнягу? Я совершенно не могу уснуть.

— А я сплю хорошо, — возразил Вадим, — Сон даже видел, смешной.

— Про меня? — насторожился старик.

— Нет, тебя почему-то там и не было. — Вадим сам удивился. — Были всякие люди и даже не знакомые, а тебя не было.

— Потому что я для тебя — пустое место, — горько сказал старик.

— Начинается, — в сердцах сказал Вадим и попытался выйти из комнаты.

— Постой Вадим, поговори со мной, — старик ухватил его за руку, — мне как-то не по себе в последнее время. Наверное, умру скоро.

Старик подрулил поближе.

— Разве я для тебя пустое место?

Вадим взмахнул руками.

— Пустое место, пустое место, да что ты знаешь о пустоте? Вот ты говоришь пустое место, что это значит? Пустое место где? В квартире?

В Москве? В галактике? Где оно твое место?

Старик поморщился от крика:

— В твоей душе.

Вадим едко усмехнулся.

— В моей душе? Ты помнишь дедовский чулан на даче? Когда дед умер из него все вынесли и поделили, не оставили там ничего. Вот так же и в моей душе, как в том чулане — пустота, следовательно, ты претендуешь на весь чулан. Не слишком ли ты много хочешь? Разве тебе не хватает своего пустого чулана?

— Побойся Бога, ведь я тебе отец.

Вадим будто обрадовался:

— Про бога вспомнил, то есть про БОГА, — Вадим пытался голосом изобразить величие Бога, прислушиваясь к своему голосу и по привычке стал расшифровывать, — Бэ-О-Гэ, без отца говнеца, занятная получается аббревиатура и со смыслом! Надо запомнить, так о чем это мы, ах, ну да, о БОГЕ, которого вы целый век травили огнем и мечом, ну хорошо, что же атеисту и положено шарахнуться. Так вот, ваш как вы изволили выразиться, БОГ, сам-то от родителей отрекся, да прямо на площади перед всем честным народом, перед общественностью, как выражались при вашей власти, и говорить с ними не стал, а пошел к ученикам. Так что извини, мне некогда.

— Да он же сын Божий, Бого-человек! — отец попытался восстать из кресла.

— А я просто бог.

— Ты с ума сошел!

— Вот именно сошел, спрыгнул, как с подножки трамвая, а если бы остался в вашем уме, то есть в вашем проржавевшем трамвайчике, ползущем вдоль давно изъезженных маршрутов, то точно спятил бы. А я спрыгнул, господа.

Вадим накинул куртку и скомандовал:

— Умка, за мной.

— Спи, сынок, — ласково говорила Мать, поглаживая Андрея за ушком, — видишь как повернулось, ну, ну, не вздыхай, а то у меня сердце разрывается и так. У нас все по-старому, только дом наш теперь уже не на краю поселка, пошло строительство и дальше, дома строят большие, правда, не ахти как красивые, но зато свои, забор я поправила летом, крышу тоже, сосед помог, дядя Юра, помнишь еще? Он теперь джип себе купил, на соболях заработал. Нинка, твоя любовь детская, замуж вышла и уехала на Шпицберген деньги зарабатывать, муж у нее летный инженер, устроился по контракту, там теперь вертолеты чинит. Да, чуть не забыла, учитель Иван Антонович тебя часто вспоминает и гордится тобой, ты у него дальше всех шагнул, на Ленинские горы, говорит, у тебя сын похлеще Лобачевского теорию изобретет, если отвлекаться не будет, потому как, говорит, слишком ты у меня чувствительный, это он про тот случай намекал, когда ты за него, мальчонкой, на пьяного кузнеца прыгнул и нос тому разодрал, а кузнец Демидов помер прошлой весной или я тебе уже писала? Ну спи, спи родной, все поправится, нелегко жить в миллионном городе сейчас, да кому ж теперь легко-то? И про поход свой не думай, сходил и ладно.

Слава Богу, жив остался, мир не без добрых людей. А идею свою не передумывай попусту, зачем себя превозмогать, если не так все устроено. Да, ты ведь у меня совсем без кожи, сыночек, а мамочку свою не пожалел. Я ведь тебя одного и родила, поздно только — долго счастья свое искала, а нашла и потеряла. Но и то, ты у меня остался, будет чем перед Богом оправдаться.