Владимир Хлумов - Прелесть [повесть о Новом человеке]

— Как на задании?

— Как вы. Вы ищите правду, а Истину обходите стороной.

— Ага, — Вадим будто обрадовался такому родству, — Ну, а представим на минуту, конечно, только для образности, что он — это я, и пришел к вам, и встал к лицу лицом, и что бы вы ему сказали?

— Не жги книг, которые надобно есть, и не ешь книг, которые надо бы жечь.

— Но книги жечь, батюшка, как-то кострами инквизиции попахивает.

— Есть книги тоже не принято.

— То есть надобно есть, как ел Иоанн? Но как же быть, если книги уже сожжены, ведь он уже переступил, там, в третьем вагоне.

— Покайся! — твердо сказал иеромонах.

— Но новый человек не может кается. Какие же у него могут быть затруднения? В чем его ад?

— Для него ад это встреча с самим собой.

— Звучит загадочно.

Журналист опять заглянул в спасительный блокнот и сказал:

— Все-таки, какое-то получается у нам пессимистичное интервью.

Читатели уже начинают уставать от чернухи. В чем же надежда для читателя, как жить ему в том мире, в царстве Антихриста?

— На земле нет рая.

— Так в чем надежда?

— В Боге.

— Хорошо, а как же быть с неверующими?

— У них еще есть время обратиться к Христу.

Воропаев, стараясь не делать резких движений, достал сигарету и прикурил от свечи.

— Андрей Алексеевич, ты не будешь так любезен поглядеть на столик за моей спиной? — спросил Вениамин Семенович и чуть пододвинул стул освобождая тому обзор.

Андрей сидел с отрешенным лицом. Он вспоминал одну беседу с Учителем о добре и зле.

— В этом мире зло и добро связаны одной цепью, не бывает добра без зла и наоборот, — говорил Учитель.

— Помнишь, как Мефистофель в «Фаусте»: «Я та часть зла, которая делает добро…» Очень любил Михаил Афанасьевич эту идею. Поэтому смешны люди, пытающиеся искоренить зло в надежде, что наступит всеобщее добро.

— Что же делать тогда, Учитель?

— Как, ты еще не догадался? Нужно уничтожить и добро.

Воропаев потрогал Андрея за плечо и еще раз повторил свою просьбу.

Тот поднял затуманенные очи и увидел Катерину в обществе некого господина в черных очках. Он мог бы ничего и не говорить, но он и молчать не мог. Воропаев после слов о гражданине в очках, сделался как московский борщ, когда в него еще не положили сметаны.

— Ну блин, мне это уже надоело, — и он решительно поднялся.

Так наверное гора могла идти к Магомету. Все небольшое общество, испуганно повернулось, когда Воропаев потребовал документов и, бесцеремонно сняв очки у обалдевшего господина, принялся их рассматривать. Следует ради справедливости отметить, что перед этим он улыбнулся Катерине, но какой-то нерадостной была его улыбка, так улыбаются терракотовые статуи в домах отдыха.

Господин лепетал на английском языке:

— Please, give me my glasses.

— Just a moment, don't worry, — успокаивала своего клиента Катерина.

— He is from federal security office.

Воропаев глупо вертел очками. Очки были совершенно обычные, но только фирменные. Потом он как-то неуклюже вернул их на место, т. е. прямо на заграничный нос, так что одна из дужек попала тому в рот.

— I am sorry, its confusion.

Услыхав чистый английский язык из уст бандита, иностранец осмелел и на ломанном русском языке стал говорить, что он не потерпит, что он будет жаловаться, что он есть официальный представитель английской фирмы, что… В общем, Воропаев вернулся назад в совершенно потрепанном виде и потребовал у официанта водки.

Тем временем за оставленным Вениамином Семеновичем столиком шла оживленная дискуссия. Иностранец оживленно размахивал руками, что-то быстро говорил, говорил, а потом встал и, холодно попрощавшись, удалился. Катя бросилась за ним. Андрей бросился за Катериной, оставив Воропаева одного, затравленно глядящего на выставленные к потолку ноги кабанчика.

На бульваре он догнал Катерину и они вдвоем проводили взглядом отъехавший мерседес.

— Зачем вы все меня преследуете.

— Я не преследую, так получилось, — оправдывался Андрей.

— Вы сорвали мне такую выгодную сделку. — она презрительно махнула рукой.

— Простите, но честное слово, все получилось непреднамеренно.

Катя не хотела слушать, и Андрей, как нашкодивший пес, плелся за ней по бульвару, пока она не остановилась и уже отчаянно топнула ножкой.

— Зачем вы за мной идете? Зачем вы все время меня преследуете? Вы думаете, вы один такой воздыхатель оригинальный? Правда, другие ходят без охраны.

Андрей молчал.

— Вы же дали мне слово и что?

— Я тебе не давал никаких слов, — Андрей тоже стал выходить из себя.

Катя будто обрадовалась.

— Вот это уже лучше, а то прикидывался — все вы, да вы, назвал бы сразу сучкой…

Андрей ошарашено посмотрел на Катерину, ему показалось, что бульвар вместе с Москвой стал растворяться в черной Пустоте.

— Что такое, ах, как мы остолбенели? — Катя вызывающе, как в том сне, продемонстрировала свои прелести. — Ну, что, завалимся в твою набитую тараканами общежитскую койку и трахнемся под музыку Вивальди? Нет уж, извини, я лучше в Балчуге под ту же самую музыку. Пшел вон, засранец.

Андрей впервые в жизни ударил женщину. Потом повернулся и пошел, не глядя, поперек движения.

— Андрей! — крикнула Катя, но тот не реагировал, а по привычке упрямо шел под колеса.

В последний момент Катя догнала и схватила за руку. Она оттащила его обратно и усадила на скамейку. Андрей, тупо глядя на ползущего по стволу жука, выдохнул:

— Сквозь волнистые туманы пробирается луна…

— Андрей, перестань, не пугай меня.

— Я тебя люблю, — выдохнул Андрей.

Катерина заплакала. Она просто рыдала. Из ресторана вывалился одуревший Воропаев, остановился на минуту, но решил хоть тут не вмешиваться и побрел дальше.

— Ну что ты во мне нашел? Ну что? Ведь эти все прелести снаружи, а внутри, там пепелище, ведь ты не знаешь, Андрей, ты ничего не знаешь. Я же не из кокетства просила тебя не влюбляться, ведь я теперь не умею любить, у меня там внутри пустота, ведь я чуть человека не убила!

— Как?! — вскрикнул Андрей.

— Просто. Просто из ружья.

Ведь я любила, о как любила, безумно, страстно, как только может любить девочка в семнадцать лет, я была вся его, до последнего вздоха. Я родила ему дочь, я все ему прощала, лень и пьянство, он ведь тоже студент был, а я бросила университет и, едва вскормив ребенка, стала зарабатывать деньги. Да я готова была ночи не спать, чтобы поставить на ноги нашу семью. — Катерина увлекалась своими воспоминаниями и плакала меньше. — Где я только не работала: и моделью, и реклама, а это все с утра до вечера, нужно же себя поддерживать в форме, пользоваться вниманием, но я ни разу даже в мыслях ему не изменила. И вдруг, именно вдруг иду по Тверской из ателье, бегу даже к ребенку — зубки резались, а он мне навстречу, да не один, а в обнимку с какой-то особой. Такая смазливая, но не в этом дело, мы идем прямо навстречу, и вижу, что он меня издалека увидел.