Сергей Синякин - Книга о странных вещах [сборник]

— Стрелять? — интересуется опер.

— И думать не моги, — предупредил Могучин. И вручил подчиненному увесистую доску. — Вот твое оружие! Отоваришь его в лоб и сразу вяжи.

Стоит опер, волнуется, нервничает, фильтр сигареты жует. Понятное дело, не каждую ночь на задание с начальником ходишь.

Вдруг — чу! Шум во дворе, а потом топот послышался. И все ближе к калитке — не иначе бандит убегал.

Опер примерился, ждет. Калитка распахнулась.

Опер — ш-ш-шарах доской! Попал ведь, попал! Точным прицел оказался!

— Ты что, дурак? — гневно спросил Порфирий Петрович, охватывая голову обеими руками. — Так ведь и убить начальника можно!

Понятное дело, начальство, оно всегда рискует головой. Даже в засаде.

Однажды начальник Кировского райотдела Порфирий Петрович Могучин пришел на работу ранним утром и с досадой убедился, что подчиненный ему дежурный наряд «мух не ловит», а именно: спят, подлецы, прямо на рабочем месте.

Взял он ключи от камер, отпер свободную, ключи на место вернул, а сам забрался в камеру, тяжелую дверь за собой прикрыл и начал жалобно кричать:

— Дежурный, пить! Дежурный!

— Перебьешься! — не открывая глаз, сказал дежурный.

— Дежурный! — не унимался Могучин. — Не будь гадом, дай воды!

— Дай ему воды! — с досадой просыпаясь, приказал дежурный помощнику. — Вот ведь гад, какой сон не дал досмотреть, вроде мне майора присвоили!

Помощник взял ключи, наручники и нехотя побрел к камерам.

— Щас! — злорадно сказал он. — Щас ты у меня напьешься! Вволю!

Он открыл камеру и с сонным удивлением уставился на Порфирия Петровича.

Удивление сменилось просыпающимся ужасом. Помощник вскрикнул, не к утру помянул матушку и захлопнул перед носом взбешенного начальства тяжелую окованную железом дверь.

— Открой! — стальным голосом приказал Порфирий Петрович.

— Я лучше дежурного позову! — пообещал помощник.

И позвал.

Дежурный ему не поверил.

— А все потому, что ты всю ночь на правом боку спал, — укорил он. — Вот тебе ужасы и мерещатся!

Открыл волчок, глянул, закрыл и помотал головой.

— Ачто это вы там делаете, Порфирий Петрович? — недоверчиво поинтересовался он, твердо надеясь, что «привидение» отозваться не сможет.

— Сейчас узнаешь! — злобно пообещало «привидение» начальника. — Открывай!

— Не открою, — сказал дежурный. — Не открою, пока не скажете, за что вы вчера своего зама ругали?

— За побег задержанного я его ругал! — в голосе «привидения» начальника зазвучало бешенство. — Открывай, я сказал!

Все правильно. Не было у дежурного сомнений. Начальник сидел в камере, а это в свою очередь ничего хорошего не предвещало. Норов у Могучина был крутым. Беспощаден был Порфирий Петрович к нарушителям служебной дисциплины. Ой не в руку оказался сон, в котором дежурному присваивали «майора», ой не в масть!

— Хорошо, — сказал дежурный с отчаянием. — Я открою, Порфирий Петрович, но только если вы дадите слово, что драться не будете!

Что в этой ситуации было делать начальнику?

Не сидеть же в камере до массового прихода подчиненных на работу!

Слово он дал.

Любопытные заинтересуются, а сдержал ли он его? Что по этому поводу сказать? Начальник своему слову хозяин: захотел — дал его, захотел — обратно забрал!

Кто сказал, что наручники надеваются обязательно на руки?

Однажды везли задержанного, он подозревался в совершении убийства. Лукавая формулировка, но ведь ничего не попишешь — виновным человека у нас признает только суд, поэтому все задержанные у нас подозреваемые или обвиняемые. Этого следователь еще не допрашивал, поэтому он считался подозреваемым, хотя все точно знали, что убил он. Собственно, сам убийца не особо от этого отпирался.

И вот по дороге подозреваемый в убийстве захотел в туалет.

— Это что, — растерянно сказал мой напарник, — я ему расстегивать должен, доставать и держать, пока он не сделает дело?

Подобная перспектива никого из нас не устраивала, тем более не хотелось стать общим посмешищем, ведь, ясно, задержанный не преминул бы красочно обрисовать нашу бескорыстную помощь.

Подумав, мы надели наручники на его нижние конечности. И руки свободны, и никуда не убежишь.

Если прикинуть, то все мы так и живем — вроде и руки свободны, а вот только не убежишь никуда, на ногах у нас кандалы, которые называются материальной зависимостью, нищетой или любовью к Родине, что в общем-то ничего для нас не меняет.

Был когда-то и у автора этих строк контакт с легендарным Железным Шуриком. Случилось это в самом начале службы. Я тогда работал в паспортном отделе УВД и был младшим лейтенантом. И вот я куда-то торопился и выскочил из кабинета одетый не по форме одежды. Форменная рубашка была расстегнута по причине жары сразу на три пуговицы, рукава рубашки закатаны, волосы всклочены, а на руке желтело обручальное кольцо. Я тогда женился и кольцом этим очень гордился, поэтому, несмотря на запреты начальства, не снимал его. Но самое страшное — на мне были коричневые туфли, а как всем известно, милиционер должен к форме надевать черные ботинки. Обязательно черные!

И вот это милицейское чучело выскочило в коридор и, разумеется, тут же нарвалось на генерала. Генерал был суров, но справедлив. Брезгливо оглядев нарушителя формы одежды, он задумчиво поднял бровь и сказал идущему рядом Железному Шурику:

— Разберитесь… с этим… — он даже звания не назвал, так ему было противно.

Железный Шурик немедленно забрал у меня удостоверение и, приказав следовать за ним, отправился для разборок в собственный кабинет, который находился этажом ниже. Идти до него было далеко, поэтому я быстро причесался расческой, которую мне дали сердобольные секретарши, снял обручальное кольцо, спустил рукава и застегнулся на все пуговицы. Осталось самое сложное — поменять ботинки.

Валя Зыков из службы общественной безопасности согласился мне помочь в этом деле. Он забежал вперед и разулся, оставив свои форменные ботинки на моем пути. За спиной у начальства я торопливо переобулся. Ботинки Зыкова были мне велики и, чтобы они не спадали с ног, мне приходилось делать ногами скользящие движения. Кто в детстве катался на лыжах или коньках, тот меня поймет.

И вот мы вошли в кабинет Железного Шурика, тот небрежно бросил мое удостоверение на стол и повернулся ко мне с мрачным и не предвещающим ничего хорошего лицом.

Увиденное его потрясло.

Он долго оглядывал меня, потом опустил взгляд и принялся пристально изучать мои ботинки. Ботинки сияли, как физиономия довольного негра, — Валя Зыков был службист и гуталина на них не жалел.

Железный Шурик тяжело вздохнул, и я услышал его сдавленный изумленный шепот: