Ник Перумов - Москва инноваций – 2050

Приехали. Улыбнувшись окну, девушка выбралась из авто. Такси засчитало оценку качества и списало деньги с её счета.

Старое здание галереи давно отреставрировали – теперь оно смотрелось стильно и современно, меняя подсветку на панелях в зависимости от времени года и текущих выставок. Сегодня, в 2050 году, Министерство культуры активно поддерживало моду на посещение выставок цифровых версий искусств. «Для морального здоровья населения важно заниматься пешими прогулками и ознакамливаться с культурой в цифровых галереях и театрах», – так звучал основной посыл. Следовали ему далеко не все.

Ступеньки, жест рукой в браслете, раскрытые навстречу двери. Впереди голографическая стена менялась, показывала текущие экскурсии. Выставка современного искусства, частная коллекция фотографии. Тут же можно подгрузить аудиогид по временным экспонатам в память браслета. Не увидев ничего нового, Рита направилась в любимый зал – с основной старинной коллекцией. Здесь представлены картины основной экспозиции, которые первыми перевели в цифровой вид ещё в 2030-е. Мама рассказывала, что тогда был шумный скандал, и сторонники классического искусства протестовали, выстроившись с холстами прямо тут, напротив галереи. Однако оригиналы картин всё же убрали в хранилище, как «предметы, несущие угрозу здоровью граждан». Пыль тогда была не в чести. Хотя активисты считали причиной проблему иного характера. Какого – история умалчивает. Тут мама обычно загадочно улыбалась и переходила к другой теме.

Тогда же стала доступной возможность погружаться в написанное великими художниками. Всё просто: наводишь взгляд на картину, посылаешь запрос жестом – и вот уже чип в твоём браслете подключается к полю экрана, запускает импульсы прямо в нервную систему. Экран переключается в режим объёмного вещания, и вы синхронизируетесь. Вуаля! Ты внутри картины – можешь погулять по сосновому бору, пощупать фрукты с натюрморта, даже перекинуться парой фраз с человеком с портрета. На школьных экскурсиях, пока остальные скучали, Рита с интересом разглядывала старые интерьеры, прислушивалась к хрусту хвои под ногами, и задавала неудобные вопросы героям картин. Здесь можно было узнать основные нюансы техники написания полотна, перебрать руками кружева на воротнике знатной особы или украдкой понаблюдать за диким зверем. Конечно, тут всё ограничено взглядом художника и данными историков, но погружаться в эти картины всё ещё было крайне волнительно.

Чаще всего Рита заглядывала в гости к своей маленькой подружке – Вере Мамонтовой на картине Серова. Всё здесь было прекрасно: запах персиков, старинные стулья, в окошко можно было увидеть двор усадьбы. Каждый раз Вера переводила взгляд на Риту, кротко здоровалась и предлагала угоститься персиком. Рита смеялась и отказывалась. Она знала, что если согласится, то Вера тоже примется за фрукт и больше ничего не расскажет. А рассказать она могла много: про художника, родителей и многочисленных гостей усадьбы. Кого тут только не было! Писатели, художники, меценаты! Рита каждый раз выведывала что-то новое, задавая вопросы в разных формулировках.

Сегодня «Девочки с персиками» не было в экспозиции. На её месте загадочно мерцала «Лунная ночь» Крамского. Удивившись, девушка всё же направила взгляд на картину, коснулась браслета и запустила процесс погружения. Яркий зал померк, превращаясь в уголок ночной природы, – шелестели листья, в пруду тихо качались кувшинки, играя лунными бликами. Девушка в белом, сидящая на скамье, не отрывала глаз от воды.

Рита тихо прошла по дорожке и села рядом.

– Как вы думаете: есть ли настоящая любовь? – после паузы повернула к ней голову незнакомка.

– Конечно!

– А вот я сомневаюсь. – Протяжный ответ прозвучал в такт звенящей мимо мухе. – Кажется, меня совсем никто не любит… Разве я не хороша?

Ох уж эти собирательные персонажи – вечно ни в чём не уверены! Рита поморщилась. Скучно тут! Нашла глазами точку выхода, подошла к краю пруда и переступила черту, мерцающую голубым.

Открыла глаза и сощурилась яркому освещению зала. До сих пор не придумали, как сделать обратный переход плавным.

Настроение куда-то пропало. Пора было направляться к дому.

За ужином Рита рассказала матери о пропавшей картине.

– На доработках, как сказал охранник. – Дочь пожала плечами. – Кажется, ты рассказывала, что её переделывали рекордное количество раз?

– Ага, и все прошлые версии хранятся вместе с оригиналом в подземелье Третьяковки. – Мама незаметно почесала старый шрам на правой руке. – Там же, где и моё любимое «Утро в сосновом лесу».

– Как бы я хотела туда попасть! Ты представляешь: вариант двадцатилетней давности, ещё грубый, не отшлифованный набело, как нынешние истории!

Мама улыбалась, глядя на дочь:

– Знакомое чувство. Но не думай, что там всё так радостно, – эти поколения экранов искусств не зря заменяли на новые. Не стоит туда лезть.

У Риты загорелись глаза. Мама осознала, что ляпнула лишнего, и быстренько засобиралась спать, закрыв дальнейшие рассуждения.

Девушка не могла уснуть. В голове крутился образ Веры Мамонтовой – скромной, тихо и вежливо говорящей о себе, семье и особенностях картины, если попросить. Вспоминая мамины рассказы об экскурсии в Абрамцево, где она была написана, Рита поняла, что не даёт ей покоя: девочка из её рассказов была сорванцом, которого Серов буквально заманил со двора персиками и так и усадил – взъерошенную и раскрасневшуюся после бега. Два этих образа были совсем не похожи.

К утру мысль сформировалась окончательно: ей просто необходимо было познакомиться с прошлой версией экрана.

В Третьяковке, как обычно в будни, было безлюдно. Рита прошлась по залам, заприметила дверь, ведущую в подсобные помещения. Недолго думая, потянула ручку – и дверь открылась! За ней растянулся длинный коридор. Вниз, надо вниз. Лестницу она нашла быстро, спустилась, чудом никого не встретив.

В подвале было прохладно и горела единственная лампа аварийного освещения. Рита замерла. Перед ней был легендарный архив галереи: оригиналы картин и устаревшие экраны, все они были запрещены к показу. Пожалуй, их можно было и не запрещать, раз двери не заперты и тут ни души. Послала сигнал на включение света – ничего не изменилось. «Тотальный олдскул», – подумалось Рите. Рукой нащупала выключатель. Щелчок – и зал осветился по периметру, демонстрируя картины. Экраны замигали, настраиваясь.

Сколько тут сокровищ! Картины, написанные маслом, – за стеклом, рядом с ними разместились копии в цифровом формате. Вот грустит «Демон» Врубеля, полыхает «Золотая осень», строго глядят многочисленные портреты, острыми углами топорщатся яркие прямоугольники Гончаровой. Последние взгляд пробежал чуть быстрее – Рита никогда не понимала кубизм. Погружаться в него было жутко: колючие сюжеты становились объёмными, меж ними гуляли обрывки фраз, характеризующих написанное. Фразы отражались и многократно вонзались прямо в мозг. Брр!