Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Колонна коробов растаяла в белых облаках у горизонта.

— А теперь пошли, — сказал я, поднимаясь и подхватывая с земли мешок с харчами.

Машину я предусмотрительно решил оставить в лесополосе. На всякий случай.

Если бы я знал, что нам предстоит увидеть, я бы этот проклятый поселок Карповку объехал стороной и на таком расстоянии, чтобы дома не видны были! Я бы на десять километров к ней не подъехал! Впрочем, несмотря на весь ужас открывшейся нам картины, польза в этом была — увиденное нами кое-что открывало во взаимоотношениях бесов и медуз. И заодно мы поняли, чему служили те самые шарики, которые Элка и другие студенты собирали в Пригородном районе.

Поселок был пуст и безлюден, как и та деревня, что мы покинули несколько часов назад. Все это походило на грандиозную зачистку, только с территорий изгонялись огромные толпы народа. Но куда? Вопрос «зачем» я себе не задавал. Для того чтобы ответить на него, следовало понять психологию существ, с которыми люди не имели ничего общего. Это равносильно, скажем, если лагерная первоходка попытается понять бродягу, то есть вора со стажем и понятиями. Ничего из этого не получится, слишком они разные. Так это среди людей. А бесов людьми назвать было трудно. Они только имели человекоподобный вид, что у них было на душе и была ли эта самая душа вообще, ответить можно, лишь понаблюдав за ними относительно долгий срок, скажем, несколько десятков лет. Честно говоря, мне на наличие у них души плевать, они нас завоевывать пришли, и этим все сказано!

Мы прошлись по поселку.

Ничего, чистенький поселок, дороги дробленым шлаком усеяны — верный признак, что где-то неподалеку работал металлургический завод. На центральной площади все как у людей: постамент с гипсовыми ногами — до войны памятник стоял или Владимиру Ильичу, или Иосифу Виссарионовичу, потом пришли немцы и попытались жителей от памятника вместе с памятью избавить. Когда появились бесы, им на любые памятники плевать было, их человеческая память абсолютно не интересовала, как и вера, впрочем, можно было молиться любым богам и любым идолам.

Что интересно — магазины были открыты, от товаров полки ломились, а покупатели напрочь отсутствовали.

— Как в Липовке. — сказала Элка.

Мне почему-то казалось, что будет еще хуже. Совсем плохо будет. Не нравился мне вой, что мы слышали, приближаясь к поселку. Особенно, конечно, я себя ни к чему не готовил, и зря. Мы прошли площадь с гипсовыми ногами на постаменте, обогнули местный клуб, устроенный местными затейниками в бывшей церкви. А что, удобно — колокольню снесли, костяк здания заново перекрыли, вместо алтаря поставили трибуну, сзади экран для кинопередвижки, а в зале для прихожан поставили скамейки для зрителей. Готово, пользуйтесь, граждане, повышайте свой культурный досуг!

Вот за этим клубом, чуть дальше маленькой березовой рощи, нас и ожидало самое страшное.

Ров.

Шириной он был метров пятнадцать. В длину я его особо не определял, а глубиной он был метра полтора-два. Желтела глинистая земля, а на дне рва… Наверное, все они здесь и были. Все жители поселка — от детей до стариков. Элка сдавленно закричала, глядя на мешанину трупов, спряталась за мою спину, не отводя остановившегося безумного взгляда ото рва. Лицо ее стало неподвижным, глаза потухли, она закусила пальцы, словно от этого могло стать легче.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять истину. Так людей можно было покрошить только светорубами. Здесь действовали бесы, бойня, которую они устроили в поселке, не уступала случившейся на Мясницкой, скорее, она даже превосходила ее.

— Адя, — глухо сказала Элка. — Уйдем, Адя! Уведи меня отсюда!

Ее начало трясти.

Из груды трупов прорастали розовые побеги.

Я сразу догадался, что это такое, а присмотревшись, понял, что не ошибаюсь — людское крошево было посыпано уже виденными мною шариками. Они как две капли воды походили на привезенный Элкой с субботника — разделенный вдавленными линиями на сегментные дольки, они окутывались сеткой жилок, похожих на розовые паутинки. Паутинки беспорядочно шевелились, захватывая все новые и новые куски тел. Это были зародыши медуз. Медузы и бесы действовали сообща, они оказались из одного лагеря странных и непонятных захватчиков. Изрубленные человеческие тела были почвой, пищей, на которой предстояло произрасти медузам. Какого же черта в моем родном городке они устраивали схватки с этими монстрами? Хотели отвлечь внимание от истинного положения дел? А может, медузы были всего лишь страшным биологическим оружием бесов, время от времени некоторые особи бунтовали, и приходилось их усмирять с риском для жизни? Или, что еще вероятнее, требовалось накормить их перед рождением человеческой плотью, чтобы они при встрече выбирали именно людей и не обращали внимания на бесов, а для диких медуз именно бесы были смертельными врагами? Ответа, конечно, не было. Самое дикое заключалось в том, что студенты в пригородных районах собирали будущую смерть, если не свою, то уж точно своих близких.

Тоненькие розовые побеги страшно покачивались над грудой мертвых человеческих тел.

— Пойдем, — сказал я, с трудом заставляя скулы двигаться.

Рукой я охватил Элку за дрожащие плечи, мы повернулись к страшной яме спиной, хотя мне ужасно не хотелось этого делать, и пошли прочь. Элка безвольно и механически переставляла ноги. Кажется, за последние три дня она узнала о мире больше, чем за прожитую жизнь.

И тут сзади закричал ребенок.

Меня словно током ужалило.

Что касается Элки, то она тут же пришла в себя, лицо ее обрело решительное выражение, стиснув зубы, она ринулась назад, и я не смог ее удержать.

Когда я подбежал к краю ямы, она уже была во рву. Наклонившись, она выхватила из груды мертвецов маленькое трепещущее тельце. Оцепенев от ужаса, я видел, как она обрывала с него гибкие розовые нити.

— Помоги же! — сдавленно сказала она, протягивая ребенка мне.

Я подхватил ребенка, положил его на траву, протянул руку и рывком выдернул Элку из братской могилы жителей поселка. Воистину, женщины — странные создания. Оказавшись в безопасности, она сразу же склонилась к спасенному ребенку. Тот плакал, широко раззевая рот. На нем были короткие штанишки и желтая фуфайка под горло. На голых ногах были красные длинные вспухшие ссадины, словно мальчишку старательно отхлестали крапивой. На вид ему было около трех лет. Впрочем, я легко мог ошибиться, в таких вещах, как детский возраст, я не разбирался совершенно.

Мальчишка орал.

Я стоял, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, и повторял:

— Нелюди… нелюди… нелюди…

Что еще можно сказать о существах, бросивших живого ребенка на корм чудовищам? Но если бы они убили его, стали бы от этого лучше?