Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Тот поднял невидящий взгляд от газеты.

— Помещение, в котором занимаются развратом и обитают самые низменные разбойники и бандиты, — сказал он.

— Это запросто, — засмеялся Спиридоныч. — Малина. Подходит?

— Первая буква «в», — возразил его напарник.

— Вертеп, — подсказал Таганцев.

— Годится, — согласился Санек.

Милиционер Спиридоныч задумчиво сидел перед початой бутылкой водки. Наверное, вновь задумал поменять интерьер.

Молодого милиционера в купе не оказалось, он отправился исполнять свои непосредственные служебные обязанности.

— Проснулся, Иван Федорович? — обрадовался Агафон Спиридоныч. — Слезай, поговорим.

За окном свинцовым зеркалом темнела бесконечная водная гладь.

— Байкал-батюшка, — сказал Спиридоныч. — Главное водное хранилище страны. Погоди, мы еще впарим проклятым капиталистам его чистые воды по пятьдесят долларов за литр!

— А почему по пятьдесят? — лениво поинтересовался Таганцев, перебрасывая через плечо полотенце.

— Вода больно чистая, — вздохнул Спиридоныч. — Типа сам бы пил, да деньги очень нужны. Я где-то читал, что чистой воды на планете меньше, чем нераспаханной земли, скажем, в Нидерландах. А это значит, спрос будет! Поставит государство заводик, и закапает из него по пятьсот баксов в минуту.

— Хорошо, если государство, — пробормотал Таганцев, роясь в сумке, — а если частник какой? Куда я задевал свою бритву?

— Возьми мою, электрическую, — проявил душевную щедрость Агафоныч. — Я так, думаю, не допустят частника до такого изобилия, это же как «Газпром», из земли деньги качать можно!

Вернувшись в купе, Таганцев застал милиционера за расчетами.

— Деньги государственные считаешь? — усмехнулся Таганцев, садясь за столик напротив Спиридоныча.

— Прикидываю, на сколько лет Байкала хватит, — признался тот.

— На наш век хватит, — успокоил его Таганцев.

— Вот так мы и мерим, — мрачно сказал Спиридоныч. — На наш век. А про детей, про потомков наших и вспоминать не хотим. Ну продадим мы нефть, каменный уголь, газ, лес и воду. Дальше-то что? Хрен в рыночные отношения понесем?

— Ты за весь мир не думай — голову надорвешь, — посоветовал Таганев. — Ты мне лучше скажи, меня куда несет? Понять не могу, какого дьявола я сорвался в дорогу! Сейчас вот умываюсь, а сам думаю — что мне делать в этом самом Владивостоке?

— Чего ты плачешься? — милиционер бросил ручку, скомкал листок бумаги и потянулся к бутылке «Демидофф». — Всякое движение означает жизнь. Едешь — следовательно, живешь, парень! Радоваться надо!

— Тревожно мне, — вздохнув, признался Таганцев. — Разобраться бы в себе. И вообще, зачем живет человек? Вот скажи, Спиридоныч, зачем человек живет?

Милиционер пожал плечами и плеснул водку в стаканы.

— Знаешь, — сказал он, — я, когда помоложе был, тоже все голову ломал. Как так — живешь, чтобы помереть. И нет от тебя Вселенной никакой пользы. Ну, хорошо, пусть не весь ты умрешь, вольется твоя суть, именуемая душой, в информационную систему Вселенной. Тебе от этого легче?

— Понять бы еще, что это такое, — вздохнул Таганцев. — Хорошо, когда все своими руками пощупаешь.

— Мне вот так кажется, — милиционер зевнул и смущенно прикрыл рот ладонью. — Где-то я читал, что доказан такой факт: информация, которой пользуется человек, находится вне его сознания. Тогда понятно — прорыв в информационное поле, и мы имеем гения, если по ошибке подсоединилось два конкретных сознания, пожалуйста, имеем шизофреника, если тебе досталась не полностью заполненная информационная копия — получаем дебила или маньяка. Все просто. Вот ты сидишь и нудишь: зачем живем, зачем живем! А живем мы, милый мой, для того, чтобы набраться уникального и неповторимого житейского опыта и им обогатить информационную среду нашей вселенной. И только!

— Слушай, Спиридоныч, слишком ты умный для милиционера, — сказал Таганцев.

— А думаешь, я им родился? — Спиридоныч усмехнулся. — Я, мил друг, тоже думал, что рожден для парения духа. Не мечтал я лупить по заборам дубинкой, надеясь, что стук этот долетит до ближайших звезд. В школе ракеты делал, книги о космосе читал. Видящие суть вещей, там, Прогрессоры всякие, мать их за ногу и об землю! Думаешь, откуда ассенизаторы берутся? Ну не рождается же человек с мечтой говно из общественных уборных выкачивать. А проходит время, глядишь, едет человек на бочке в рабочей спецовке и дух от него специфичный, сразу понятно, какой трудовой деятельностью он занят. А ведь в школе и детском садике наверняка космонавтом мечтал стать или на подводной лодке плавать. Хотя, на мой взгляд, особой разницы нет, говно ты возишь или среди звезд над землею паришь. Это люди профессии общественное значение придают, а для человека профессия — прежде всего способ заработать на сносную жизнь. Решит общество, что говно возить престижнее, чем среди звезд кружиться, станет платить за это по высшей ставке, опасной эту профессию считать, и повалит народ, обязательно повалит. А пацаны себя с детства будут к этой профессии готовить. И девочки будут с восторгом смотреть: во, говновозом работает! Все дело в оценке твоего труда обществом.

— Ну не скажи! — не согласился Иван Федорович. — Слишком упрощенно у тебя получается.

— Упрощенно? — милиционер горько посмеялся. — Вот ты все мучишься, прикидываешь, в чем смысл жизни. И миллионер какой-нибудь тоже по ночам на своей вилле на Рублевке мучается, понять не может, зачем он живет, не из-за этих же говенных миллионов, которые с собой в могилу не унесешь. И инженеришка какой-нибудь тоже мучается, ну не для того он явился на свет, чтобы в цеху круглосуточно за сущие гроши париться, налаживая новую технологическую линию. О поэтах да писателях я уже не говорю, им на роду мучение да томление духа написано. А вот колхозник какой, тот не мучается. Живет себе, как трава в поле растет. Он отлично понимает, что пришел на свет, покосил поле, посадил дерево, дал жизнь новому потомству, выпил цистерну самогонки и тем исполнил свое предназначение на земле. А если и задумается, то быстро найдет, как эту дурь из головы выкинуть. Сомнения и метания возникают лишь у тех, кого гордыня обуяла, кому кажется, что он своим появлением осчастливил белый свет и должен ему истины открыть. Помнишь своего попутчика Судакова? Он себя тешит мыслью, что личным воображением миры создает. Ну и ты создавай, фантазия у тебя есть, создай себе уголок, в котором уютно будет, да и живи в полное свое удовольствие.

— Знать бы, как она, твоя мечта, выглядит, — уныло сказал Таганцев. — Вон Карл Маркс с дружком Фридрихом намечтали, до сих пор ихнего призрака по Европам гоняют.

— Ты светлую мечту не замай, — угрюмо отозвался Спиридоныч. — Она из поколения в поколение перетекает, ею люди еще до Христа болели, только не знали, с какого бока подступиться. Вот Карл и решил показать людям путь. Он виноват, что путь этот оказался кровавым? А мечта, брат, у каждого своя — один коммунизм для себя строит с домиком в Ницце, а потом телохранителями себя окружает, чтобы его мечту чужие руки не излапали. Другой в секту идет, чтобы чужую мечту на зубок попробовать, в рот проповеднику заглядывает, а того не соображает, что чужой мечтой счастливым никогда не станешь. Третий в чиновники подается, чтобы всеобщее счастье организовывать, но прежде себя при этом не забывать. И только немногие живут на разрыв души, для других живут, не для себя. Но таких в мире мало, очень мало. Вот когда их много будет…