Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

— Джихад, — автоматически отозвался Таганцев.

— Ридлейтер! — презрительно сказал Спиридоныч, отбирая у напарника газету и бросая ее на столик. — Ты лучше по вагону пройдись, за порядком посмотри!

В купе заглянула проводница Оля. Миленькое личико ее было серьезным.

— Агафон Спиридоныч, — сказала она. — Вы пацанов на перроне видели?

— Братва, — сказал Спиридоныч с улыбкой, которая свидетельствовала, что напряжение отпустило милиционера.

— Я к тому, что когда поезд пошел, их куда-то в тайгу повели, — сказала проводница. — Человек семь.

— Менты? — благодушно поинтересовался милиционер.

— Не похоже, — сказала проводница Оля. — Менты в английском обмундировании начала прошлого века не ходят.

— А как ты это определила? — недоверчиво поинтересовался милиционер.

— А я «Турецкий гамбит» смотрела, — сказала проводница.

— Вовремя мы ускреблись, — с видимым облегчением засмеялся милиционер.

Кабы не проблемы, ехалось бы Таганцеву в поезде легко и весело, благо и попутчики подобрались неплохие, и обслуживающий персонал оказался на высоте, да и в вагоне-ресторане кормили неплохо. Спиридоныч посидел немного, с огорчением разглядывая пустой столик, и засобирался в обход.

— Волка ноги кормят, — объяснил он.

Таганцев посидел немного в милицейском купе, одиночество угнетало. Поколебавшись, он потянул к себе газету. На первой странице… Он вгляделся внимательнее. Нет, ему не показалось. С фотографии, которая была помещена на первой странице, в статье под хлестким названием «Гробовых дел мастера. Чеченский след», на него смотрели Иван Александрович и его ученик Ахмед. Вернее, в объектив смотрел только Иван Александрович, а Ахмед смотрел в сторону. «…Ночью подельники пришли на кладбище и выкопали гроб, — читал Таганцев, — в котором мирно покоился бывший второй секретарь Саратовского обкома коммунистической партии Василий Николаевич Кукишмиров. Возможно, вандалы надеялись найти в гробу неправедные сокровища. Каково же было их удивление, когда они ничего не обнаружили, даже бренных останков. Вандалы ждут своей участи в областном СИЗО. Им грозит срок, если только назначенная психиатрическая экспертиза признает их вменяемыми».

Ах, Иван Александрович, Иван Александрович! Неосторожно действовал, очень неосторожно!

Вернулся Спиридоныч, поставил на столик бутылку водки «Демидофф».

— Будешь? — спросил он.

— Не хочется, — отказался Таганцев.

— И мне не хочется, — признался Спиридоныч. — Но пусть для интерьера постоит, глаз порадует…

Следом вернулся Санек, сухо доложил, что в вагонах все в порядке, сел и сразу потянулся за газетой, в которой имелся любимый его сердцу кроссворд.

— Мужики, — воззвал он из угла. — Коническое сооружение, восемь букв, в середине «м».

— Пирамида, — сказал Таганцев.

Чем ближе становился город Владивосток, тем большую неуверенность испытывал Иван Федорович. Неуверенность в правильности избранного пути и в целесообразности поездки, вновь овладели Таганцевым. Он с тревогой подумал, что создатель Судаков был прав и сейчас, помимо его воли и незаметно для глаза идет загадочная инициация призванная превратить его в человека, способного силой воображения создавать и изменять миры. «Ну, положим, поднатужусь я мозгами и создам такой мир, — уныло подумал Таганцев. — Мне-то с него что?»

Ввиду близости станции поезд шел медленно, так же медленно шел встречный пассажирский состав, на табличках вагонов даже можно было прочитать надпись Иркутск — Гуляйполе. В окнах вагонов виделись человеческие лица. Одно из них принадлежало прелестной блондинке с удивительно умным и несоответствующим типажу лицом. Девушка поймала взгляд Таганцева и неожиданно проявила себя — показала ему язык. А Ивана Федоровича, несмотря на безобидность ситуации, вдруг пробил озноб, и по спине его забегали мурашки.

Он поспешно отвернулся.

— Пойду посмотрю, что в родном купе делается, — сказал он в пространство.

В родном его вагоне было тепло, клокотал вскипевший кипятильник, в туалете кто-то распевал басом «Ехал на ярмарку ухарь-купец». Нашел, понимаете ли, консерваторию!

Проводница, встретив Таганцева, улыбнулась ему и растерянно сказала: «Вот, блин, а я думала, что вы уже сошли!»

В купе сидели все те же три китайца, а еще там сидел старичок глубоко запенсионного возраста, и Таганцев сразу же понял причину растерянности проводницы. Подсадила она этого старичка, ощутив временную жалость или прельстившись открывшимися финансовыми возможностями.

Старичок принимал самое активное участие в общественной жизни купе, он затеял диспут, в котором доставалось всем — и Ивану Лиевичу, и Ивану Сиевичу, да и Ван Ху тоже греб старческие упреки полной ложкой.

По вопросу высокой рождаемости китайцев у старичка было собственное мнение. Он полагал, что с проблемой легко справиться, распространив среди населения идеи скопчества и создав корабли «скопцов».

— Обеление, обеление и еще раз обеление, — говорил старичок, назидательно выставив перед собой сухонький указательный палец. — Тогда проблема снимется сама собой! И всего-то нужно — острый нож, и строгое соблюдение правил гигиенических правил. И плюсы тоже очевидны: скопец живет дольше обычного человека, мыслит шире, потому что мысль его не отягощена плотскими вожделениями, и работает он по той же причине куда лучше, чем обуреваемый похотью человек.

— Зачем же яйца резать? — возражал ему Ван Ху. — Лучше уж брать пример с даосских мудрецов, которые отличались примерным воздержанием. Уж лучше целибат, чем натуральное членовредительство.

— Надо этот вопрос решать на государственном уровне, — строго сказал старичок. — Вы народ законопослушный, чинопочитание у вас развито, поэтому государственный указ воспримите с должным вниманием. Поплачете, погорюете и вольетесь стройными рядами в мировое скопчество. Главное, резать надо идейно, когда поступаешься чем-то во имя идеи, не так обидно. Даже какую-то гордость чувствуешь! Все-таки за Отчизну пострадал.

— Ты, уважаемый дедушка, человек мудрый, где-то рядом с Конфуцием стоишь, а одного не понимаешь, после этого третья мировая война и начнется, — сказал Иван Лиевич. — Какая гордость? Тебе-то, с какой стороны ни глянь, уже все равно. А бедному китайцу? У большинства и так кроме красного цитатника Мао ничего нет. Вот проредим человечества, тогда вопрос перенаселения сам собой снимется.

Таганцеву принимать участие в разговоре было скучно.

Посидев немного, он взял свою сумку и возвратился в служебное купе милиционеров.

— Я к вам пришел навеки поселиться, — начал он с порога.

— Заходи, заходи, — сказал Спиридоныч. — Задолбали тебя китайцы? Ну, навеки не получится, а до Владика — пожалуйста. Оно и нам веселее, есть живая душа, с которой можно поговорить не только на служебные темы. Я правильно говорю, Санек?