Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Уже в зрелом возрасте Николай взялся подделывать сами билеты. Всего и делов-то — пару раз бритвочкой махнуть и подрисовать цифры до выигрышных. А потом найти клиента, который хочет машину, но за свои покупать ее боится — наворованные деньги показывать нельзя. Это государству нельзя, а ему, Перепойкину, можно, только в результате оказывался жаждущий барыга обычно из южных республик без чужого выигрышного билета и своих собственных денежек. Занятие было увлекательным, но подпадало под статью Уголовного кодекса, и Николай сел на долгих десять лет.

Вышел он к началу перестройки, объявленной Горбачевым, и немедленно создал свой фонд. У Мавроди был свой фонд, а у Перепойкина свой — обувную фабрику он решил на народные деньги построить, потому и слоган он придумал красивый — «Мы обуем всю Россию!» Так оно все и получилось. Россию не Россию, а половину Поволжья и Нечерноземной России он все-таки обул.

И стать бы Перепойкину вторым Ротшильдом, да любовь к картам его сгубила. Продулся он в казино «Тройка, семерка, туз», вот и пришлось Ибрасу душу закладывать. Переговоры проходили в нервной обстановке, но деньги Перепойкину были нужны значительно больше души.

Но в последнее время люди, по месту ссылки Ибраса, перестали себя утруждать ненужными выдумками. Они взяли на вооружение простой, но эффективный метод — отнять и поделить. С несогласными вопрос решался просто — утюг на грудь, паяльник в … ну, всегда найдется место и для паяльника, даже несмотря на возражения испытуемой стороны. Метод был настолько прост и безотказен, что некоторые черти начали применять его в Аду для дополнительной пытки грешников и даже предпочитали его старомодным и устаревшим пыткам.

И все-таки новый клиент Ибраса предшественников своих не повторял даже в малости. Серьезный оказался товарищ, не зря же сразу беса за рога взял!

— Имею души, — сказал подполковник. — Много.

— Вы что же, молодой человек, — строго поинтересовался Ибрас, — чужие души мне впарить собрались?

— А вам какая разница? — с подкупающей прямотой сказал подполковник. — С юридической стороны все будет вполне законно, не сомневайтесь. Почем у вас единичная душа?

Подполковник Строев не любил подчиненных. Слишком много хлопот они ему доставляли. Он любил водку, баню, охоту и девушку Люсю, на которой не мог жениться по причине того, что уже был женат. Девушка Люся звала подполковника «папиком» и требовала от него подтверждений любви в виде регулярных дорогих подарков и выездов за границу. А вы сами знаете, как у нас сейчас платят армии, включая генералов и подполковников. Горькие слезы им платят! В ресторан еще сходить можно, и букеты пару раз без ущерба семейному бюджету купить, а дальше начинались семейные скандалы и вечерние плачи супруги с упреками, что она потратила на этого идиота лучшие годы своей жизни, а что получила взамен? У подполковника на этот счет было свое мнение — он вообще полагал, что женитьба была его последним самостоятельным решением, потом за него все вечно решали вышестоящее начальство и жена.

Наткнувшись на объявление о скупке душ, подполковник думал недолго. В конце концов, что он терял? Жизнь в казарме с шести часов утра до двадцати двух вечера? Регулярные вздрючки начальства? А после этого дома его, часто бесчувственного, как бревно, пилила жена. О, как она это делала! Во время семейных сцен Строев и в самом деле чувствовал, как теряет крону и корни, порой доставалось даже стволу. Вряд ли адские мучения были страшнее тех, что Строев испытывал на Земле. К тому же попы обещали, что в Раю мужчины навсегда воссоединятся со своими женами. Нет, к такому повороту судьбы Строев не был готов, поэтому после недолгих размышлений он решил продать свою душу и обменять ее с выгодой для себя. Размышляя об этом, он неожиданно вспомнил о подчиненных. Как известно, приказ начальника — закон для подчиненного. Возможность продать души подчиненных за вполне земные блага для себя приятно взволновала подполковника. Хватило бы на все — на девушку Люсю, как бы много она ни хотела, на охоту и рыбалку, на посиделки в сауне на собственной даче, на новую машину, о которой Строев так долго мечтал, на погашение недостачи ГСМ, образовавшейся незаметно на его складе. Да что там говорить — на многое хватило бы, дешево отдавать души подполковник не собирался.

— И много у вас чужих душ? — поинтересовался Ибрас.

Подполковник Строев, как мы уже говорили, был начальником склада ГСМ, поэтому твердо рассчитывал на души семи прапорщиков и двух старших лейтенантов, находившихся в его прямом подчинении. Кроме того, он считал, что имеет достаточное влияние на солдат срочной службы, проходящих службу во взводе материально-технического обеспечения, а это, надо вам заметить, не менее двадцати рядовых и трех сержантов.

— Солидно, — Ибрас потер подбородок, делая вид, что раздумывает.

На самом деле можно было радоваться — жертва сама лезла в лапы, да не одна, а сотоварищи. И это даже усугубляло вину подполковника. К тому же можно было дать значительно меньше, чем хотелось подполковнику. Все-таки не его нетленную душу приобретали. А если и душу, так уж точно не нетленную и полную духовных ценностях.

Но не успел Ибрас приступить к рыночной операции, именуемой торгом, как двери офиса с треском распахнулись и в помещение вошел невысокий седенький генерал. При виде его высокий подполковник как-то съежился, даже в росте уменьшился ровно на голову, чтобы быть вровень с генералом. Это у нас врожденное — начальство всегда покрикивает на подчиненного сверху вниз, какой бы реальной разница в росте не была. У нас всегда руководитель называет подчиненного на ты, а к себе требует куда более вежливого обращения. Оттого он бывает шокирован, когда к нему также начинают обращаться, как, скажем, к собутыльнику в пивной. Начальство у нас ранимое, душа у него нежная, поэтому, услышав подобный ответ, оно всегда считает, что подчиненный зарвался, и начинает осаживать его всяческими методами, в которых наше руководство вельми искусно. Защитный рефлекс подчиненного — стать ниже и тише травы, чтобы начальническая буря не затронула главного — корней, которыми подчиненный врос в почву.

Впрочем, иногда под покровительственным тыканьем кроется отцовская любовь к подчиненному. Как в нашем случае.

— Душу решил продать, — укоризненно констатировал генерал. — Эх, Алешка, я же тебя вот таким помню, — генерал приподнял ладошку от земли, и из этого следовало, что генерал следил за своим любимцем едва ли не с эмбрионального возраста. — Как не стыдно, Алексей! Забыл, что душа тебе не принадлежит, она армии принадлежит, гвардейскому корпусу, который тебя растил от младшего лейтенант до старшего комсостава?