Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Долгое и опасное путешествие подходило к концу. Даже тибетская длиннохвостая лошадь по кличке Киммана устала показывать свой характер и не пыталась сбросить Русского. Обычно она разбегалась коротким карьером и останавливалась, как вкопанная, отчего Илья Константинович летел через ее голову на камни, рискуя сломать себе шею. Лошадка была маленькой и лохматой, от этого Илье Константиновичу казалось, что он едет на ишаке. Был у него такой опыт в Самарканде. Помнится, зрители вволю повеселились, глядя на наездника. Тогда Русской не обиделся лишь потому, что был здорово пьян, как, впрочем, были пьяны и зрители.

Уже полчаса они ехали по долине, поражающей Илью Константиновичу зеленью. Пряно пахло рододендронами. В воздухе парили квадратные крылатые змеи, и все чаще на дороге начали попадаться встречные, одетые столь живописно, что Илья Константинович вновь вспомнил Среднюю Азию. В то же время Илья Константинович обратил внимание, что многие жители Лхасы при виде его и Го Мо Сека высовывали языки, словно дразнили кого-то из них. Русской не реагировал на их обидные действия, но его удивляло, что Го Мо Сек ответно показывает лхасцам язык. Удивительно, но лхасцы тоже не обижались, а радостно улыбались, словно китаец показывал им не язык, а, по крайней мере, фотографию родственников, сделанную у ворот горного монастыря.

— А ты почему не отвечаешь на приветствия? — удивленно спросил по-английски проводник. — Нехорошо. Люди обижаются.

Из состоявшегося разговора выяснилось, что показы языков означает у тибетцев приветствие, равнозначное распространенному среди европейцев поднятию шляпы или российскому помахиванию рукой. Русской удивился, но особой неловкости не испытал. Мало ли какие обычаи бывают у народов, знать и соблюдать каждый из них никто на земле не сумеет!

Однако в дальнейшем и Илья Константинович в ответ на высунутый язык приветливо демонстрировал свой, хотя и продолжал при этом чувствовать себя ужасно глупо. «Хорошо, что они друг другу только языки демонстрируют, — успокаивал он себя. — Было бы хуже, доведись мне расхаживать по всему городу с постоянно расстегнутой ширинкой!»

За ознакомительным рассказом Го Мо Сека Русской даже не заметил, как они вышли на ровную зеленую равнину. Между деревьями сверкала вода — горные ручьи несли свои чистые воду в реку Цанг По. С севера и юга равнину окружали цепи гор, отделявших долину Лхасы от всего мира. На склонах гор располагались многочисленные монастыри и селения. На западе вырисовывались зубцы стен Потала и храма Чагбо-ри. Между ними видны были Западные Ворота.

На зеленой траве равнины играли в волан девушки и молодые женщины. Волан представлял собой кусочек дерева, в верхнюю часть которого были вставлены птичьи перья. Волан можно было бить только ногами. Женщины, для удобства придерживая юбки на некоторой высоте, били по волану ногами. Некоторые могли продержать волан в воздухе несколько минут, прежде чем наносили удар в сторону соперницы.

У игроков в волан было много болельщиков из числа местных монахов, которые взрывались восторженными криками при каждом удачном ударе. Илья Константинович Русской заметил, однако, что крики восторга были тем громче, чем выше задиралась юбка на женщине. Одеты монахи были в разноцветные одежды. На монахинях были желтые, ярко-красные, фиолетовые, зеленые и голубые платья. Многие были в рыжих одеждах, присущих рядовым монахам. Монахи Потала выглядели в своих золотых и вишневых одеждах более богато. Послушники были в белом, а монахи-полицейские довольствовались каштановым одеянием. Впрочем, за женской игрой все наблюдали с нескрываемым азартом.

Справа от поля стояла городская гостиница, упирающаяся задней стеной в северный выступ главного храма. Рядом располагалось местное казначейство, ряды лавок и рынок, где можно было приобрести все — от японского телевизора до листов съедобного серебра, который ковали местные кузнецы. Серебро стоило баснословно дешево, и Илья Константинович не удержался от того, чтобы попробовать тибетское лакомство. Серебро таяло во рту, но аппетит после него не убывал. Да, такое можно было поглощать килограммами. Илья Константинович поинтересовался у Го Мо Сека, не изготовляется ли таким же способом в Лхасе съедобное золото, но получил резкий и отрицательный ответ. Видимо, на съедобное золото здесь было наложено какое-то табу. А может, и выкованное до толщины молекулы золото все равно оставалось несъедобным.

Устроившись в гостинице, Илья Константинович щедро расплатился с Го Мо Секом. Китаец, получив щедрое вознаграждение, долго раскланивался, прижимая к груди обе руки, и пятился назад, пока не достиг дверей. Оставшись один, Илья Константинович почувствовал, что проголодался и прошел в маленький ресторанчик, расположенный в гостинице. Памятуя, что по рассказам Го Мо Сека в горах неодобрительно относились к мясоедам, Илья Константинович заказал местные блюда. Как ни странно, официант в гостинице был белым. В дальнейшем Русской узнал, что официанта зовут Адольфом Миллером, он пытался стать буддийским монахом, но нарушил какое-то табу, в результате чего был вынужден подрабатывать в гостинице, чтобы получить сумму, достаточную для обратной дороги.

Официант подал цампфу из жареного ячменя. Цампфа представляла собой пончики, съев которые Илья Константинович не почувствовал себя сытнее. Воровато оглядевшись по сторонам, Русской подозвал к себе официанта, и в результате недолгих переговоров получил приличный кусок запеченного с местными специями мяса и в качестве гарнира приличную порцию молодых побегов бамбука, после чего мир ему стал казаться светлым и вполне благожелательным. Ему даже захотелось прогуляться по городу.

На третий день пребывания в Лхасе Илья Константинович удостоился приема местного Далай-ламы. Дело случилось так, что, прогуливаясь по городу, Русской встретил процессию. Развевались на ветру святые хоругви, ревели трубы музыкантов, да и монахи выглядели на редкость празднично — все они были в алых одеяниях с золотыми безрукавками поверх них. Тогда еще Илья Константинович не знал, что золотой цвет является официальным цветом этого самого Далай-ламы. Его-то и несли на носилках с золотым шатром. Сам лама был в годах, но любопытство еще не покинуло его. Откинув полог, лама разглядывал прохожих и таким образом встретился взглядом с Ильей Константиновичем. Тот, будучи культурным и воспитанным, деликатно высунул язык, приветствуя ламу. Далай-ламе понравился вежливый европеец, и таким образом Русскому представился случай вручить Далай-ламе шарфик первой категории под названием «хадак». Естественно, что вручение происходило согласно обычаям тибетцев, Илье Константиновичу пришлось встать на колени и положить шарф к ногам Далай-ламы. Язык при этом он, разумеется, держал высунутым как можно больше. Далай-лама оказал ему честь, ответно вручив шарфик, перетянутый красной шелковой нитью, завязанной тройным узлом. При этой церемонии два монаха, стоявшие в церемониальном зале, от удивления откусили себе высунутые языки, и бедняг немедленно унесли в монастырь Чагбо-ри, именуемый также Медицинским монастырем за редкостные эскулаповские способности монахов.