Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Илья Константинович живо представил себе выражение лица своего экономического противника и почувствовал, что улыбается. Нет, помирать ему все еще не хотелось, но неожиданная мысль очень пришла по душе. Он озорно высунул язык, приветствуя монаха и следующую за ним кавалькаду, и в это время на лбу покойника образовалось отверстие. «Третий глаз открылся!» — догадался Илья Константинович. Он с любопытством вгляделся в желтое лицо покойника, пытаясь понять, зачем трупу нужно видеть чужую ауру и читать мысли. Но в это время рядом с первым отверстием возникло второе, и Илья Константинович услышал уже знакомый ему хлопок бесшумного выстрела. Первоначально он даже удивился, что кому-то в голову пришла бесполезная и глупая мысль стрелять в уже умершего человека, но быстро догадался, что стреляли не в покойника. Стреляли в него самого! Просто попадали в покойника!

Пригнувшись, он бросился в ближние кусты и залег там. Отдышавшись и успокоив сердце, выглянул осторожно наружу. Поблизости никого не было. Стрелявшие словно испарились, на улице по-прежнему царила тишина, но выбираться из зарослей было боязно. Кому охота подставлять под пули свой лоб? Русской поискал взглядом покойника. Процессия уже удалилась на значительно расстояние, и не видно было, чтобы пули особенно повредили покойнику — тот шел, как шел, даже покачиваться перестал.

В гостиницу возвращаться не стоило, туда возвращаться мог только явный самоубийца, и Илья Константинович решил припасть к стопам Далай-ламы, пока тот еще не уехал из Лхасы, и попросить у него и его подручных политического убежища. Монастырь оказался ему куда более надежным убежищем, нежели гостиница. Страх подгонял Русского, и до монастыря он добрался довольно быстро. Тяжелые ворота его, однако, уже были заперты на ночь. Илья Константинович принялся яростно стучать кулаками в окованные доски. На стук в маленькое окошечко ворот выглянул уже знакомый Илье Константиновичу монах, которому Далай-лама поручил открыть путешественнику третий глаз. Радостно улыбнувшись, он показал Русскому сложенный трубочкой язык и торопливо отпер ворота. Видимо, ему ужасно хотелось проверить на ком-то свое умение хирургически открывать дополнительные глаза.

— Решился? — по-английски сказал он и крепко взял Илью Константиновича за руку. — Не бойся, это не больно!

Ворота с лязгом захлопнулись за ними.

— Ну что? — спросил все тот же коренастый преследователь, появляясь из бамбуковых зарослей. — Биатлоном, говоришь, занимался? Пять пуль из шести, говоришь, в десятку клал? Бамбук ты! Сказал бы я тебе, что и куда ты клал! Да и сам бы положил!

Долговязый вышел из-за стены маленькой скобяной лавки, поглядел вслед процессии и недоуменно развел руками.

— Затмение нашло, братан. Не мог я промазать с такого расстояния, честное слово, не мог! Нет, братила, кто-то ему ворожит. И ворожит крепко.

— Просто ты стрелять не умеешь! — возразил коренастый.

— Я не умею?! — долговязый выхватил из-за пазухи пистолет и навскидку выпалил в сторону монастырской стены. Раздался короткий сдавленный вопль, и на землю безжизненным мешком плюхнулся монах в алых одеяниях, оказавшийся излишне любопытным или просто любовавшийся со стены изумительным пурпурным закатом.

— Ну?! — победно сказал долговязый. — Будешь по-прежнему утверждать, что я стрелять не умею?

— Стрелок! — презрительно сказал коренастый. — Ты лучше подумай, как нам его теперь из монастыря выманить!

— Пошли в гостиницу, — предложил коренастый. — Там этот официант сегодня работает. Я видел, как он с ним чирикал днем. Может быть, официант что-нибудь знает?

На прямой вопрос, как незаметно пробраться в монастырь, бывший послушник Адольф Миллер ответил сразу и не менее прямо:

— Штука баксов, и считайте, что вы в покоях самого Далай-ламы!

— Далай-лама нам без нужды, нам его не заказывали, — возразил долговязый. — Нам бы в подвалы монастырские пробраться. За бытом понаблюдать. Ста баксов хватит?

— Шестьсот, — непреклонно сказал несостоявшийся буддийский монах и поджал тонкие губы, показывая тем самым, что дальнейший торг неуместен.

Долговязому преследователю это понравилось, он восхищенно выругался и раскрыл бумажник, доставая из него валюту.

— Рупиями и юанями возьмешь? — озабоченно спросил он, видя, что долларов не так уж и густо. — Могу рублями.

— По курсу, — твердо сказал Миллер. — А рублей вообще не надо.

Спустя несколько минут ожесточенного торга выяснилось, что Адольф имел в виду курс почтенного Шанхайского банка, а курса Московской валютной биржи вообще не знал и даже вырезка из газеты «Известия», предъявленная коренастым, его абсолютно не убедила.

Размеренность монастырской жизни быстро наскучила Илье Константиновичу Русскому. Он жил в келье, над которой висел небольшой плакатик с надписью, которая на слух произносилась как «Лха дре ми шо-нанг-шиг», что в переводе означало буквально «Да будет одинаковым поведение богов, демонов и людей».

Маленький монах, которого звали Там-Пон, готовил Русского к операции. Часами он рассказывал ему, какие возможности он обретет, когда станет обладателем третьего глаза, приводил примеры из жизни различных лам и даже намекал на некие сверхъестественные способности, которые Илья Константинович обретет, если проникнется к нему абсолютным доверием.

Жизнь в монастыре шла по заведенному распорядку. Прожившему в нем три дня Илье Константиновичу казалось, что он живет в монастыре всю свою жизнь, а случившееся с ним до того, было не более чем фантастическим сном, вроде того, что приснился однажды маленькому мотыльку. Кормили в монастыре цампой и чаем. Чай был хорош, но цампа стояла комом в горле несчастного бизнесмена.

четвертая строка никак не давалась, и Илья Константинович с отвращением отбросил грифель и вощеную дощечку. «Боже мой! — подумал он с отчаянием. — До чего я дошел! Писать стихи начал! Бежать надо, бежать!» Но бежать было некуда. С тоски и безделья Илья Константинович даже принялся рисовать на вощеной дощечке свой дальнейший маршрут. Возвращаться назад смысла не было. Идти вперед — значило добираться до Дакки. Оттуда, как на то указывали атласы, начинался цивилизованный мир.

На четвертый день Илья Константинович осмелился выйти во двор. На монастырском дворе царила суматоха: монахи готовились к запуску змея. Сегодня дул подходящий ветер, и монахи спешили воспользоваться благосклонностью неба. Они уже приготовили камень, к которому привязали шелковую кату с молитвой, обращенной к божествам ветра и воздуха. В критических обстоятельствах достаточным было бросить камень, как ката разворачивалась и божества получали возможность ознакомиться с молитвой. Сейчас монахи тщательно проверяли сосновые доски и ткань поверхности воздушного змея. Змей имел форму коробки более трех метров в любом направлении. Наконец проверку закончили, и монахи с песнопениями потянулись на зеленое травяное плато рядом с монастырем. Илья Константинович пошел вслед за ними. Ему хотелось увидеть, как монахи летают на змее. Рассказов о героических буддистских пилотах он наслушался достаточно во время своего вынужденного затворничества.