Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

Говорим мы о человеке, животном или растении, то есть о многоклеточной структуре, в которой информация хранится в пространственном и временном измерении. Для одноклеточных организмов такой тип генетической памяти несвойствен.

А дальше у нас с Ильей Николаевичем начались разногласия. Меня интересовала возможность расшифровки кодов, а Илью Николаевича больше интересовало практическое применение найденных эффектов. Но было еще руководство института. Оно предложило третье направление: разработку волновых методов лечения вирусных заболеваний и отработку методов диагностики заболеваний путем идентификации болезней по анализу крови с помощью лазерной установки, путем анализа радиоизлучений исследуемых генетических структур. Разные спектральные составы должны рассказывать о болезнях, которые живут в теле пациента и со временем могут проявиться. Еще одно направление, которое наметил институт: диагностика заболеваний с помощью снятия спектра электромагнитных излучений с человеческого голоса. Записываем голос человека, оцифровываем эту запись, а потом обрабатываем по нашему фоновому принципу и выделяем определенные частоты, которые характерны, скажем, для предгриппа или предрака. В голосе все это есть, надо только провести дифференцирование… Боюсь, вам это неинтересно. Вот и Илье Николаевичу это стало неинтересно, он вспылил, разругался с руководством, хлопнул дверью…

— А вы? — осторожно поинтересовался Примус.

— А я не Александр Матросов, — сказал Гнатюк. — Не мое это дело — на амбразуры кидаться. Мне семью кормить надо. Я принял институтскую программу исследования. Тут уж Медник и со мной разругался. И сколько я ни пытался его убедить, что это перспективные направления и первые же успехи в этом направлении помогут нам добиться увеличения финансирования и тем самым мы сможем вернуться к самому широкому спектру проблем, которые были поставлены в ходе исследований, убедить его мне не удалось.

Нечаев стоял у окна и в разговор не вступал. Он даже не оборачивался, составив определенное мнение о Гнатюке. Сейчас он стоял, слушая, как ведет разговор со свидетелем Евграфов, и одновременно наблюдал, как в хозяйственном дворе управления милиционеры толкают на стоянку под навесом сломавшийся «уазик».

— И с покойным Медником после ухода из института вы не встречались и какие-либо совместные работы уже не вели? — спросил оперуполномоченный.

— Нет, — твердо сказал Гнатюк. — Я же говорю — обижен он на меня был.

Гнатюк врал, но поправлять его Нечаеву не хотелось. Возможно, он подспудно боялся услышать что-то очень неприятное, окончательно запутывающее происходящее. Он чувствовал, что своим расследованием все они вторгаются в странную и запретную область, в которой вопросов возникает больше, чем существует ответов на них. Но Примус думал иначе.

В противном случае он не задал бы следующий вопрос.

— Когда вы с Постниковым виделись в последний раз?

Лицо Гнатюка побагровело, но он промолчал.

— И некоторые исследования вы для Медника вели, — безжалостно добил его Примус. — Ну? Что мне вам все рассказывать? Святой… — и оперуполномоченный выжидающе замолчал.

Нечаев искоса взглянул на Гнатюка и поразился его виду: вместо цветущего и уверенного в себе мачо на стуле сидел до смерти перепуганный интеллигент.

— Нет, — сипло сказал Гнатюк. — Не может быть. Этого вы никак не можете знать!

Испуганного и сбитого с толку человека легко разговорить.

Некоторое время Нечаев и Примус с трудом вытягивали из Гнатюка детали, но после того, как тот сказал главное, речь его полилась свободно и плавно, а еще через десять минут Гнатюк уже держался свободно и даже жестикулировал. Единственным признаком волнения был пот на лбу, который Гнатюк то и дело вытирал клетчатым носовым платком.

Все началось года полтора назад, когда начались трения с руководством института, не желавшим заниматься теми проблемами, на которые нацелился Медник. Начальство предпочитало держать синицу в руках и не гоняться за высоко летящими журавлями. Найти надежные способы борьбы с вирусными заболеваниями казалось более привлекательным предложений Медника, еще не оформившего свои смутные догадки во что-то более конкретное.

И тут с Медником связался Свешников. Свешников работал главврачом Первой больницы и был студенческим приятелем известного олигарха Гонтаря. Или по бабам они вместе ходили, или пивом совместно баловались в баре «Бавария», Гнатюк этого не знал, только Гонтарь выделил на переоборудование больницы такие деньги, что все царицынское начальство перепугалось, а потом стало думать, как эти деньги лучше всего «распилить». Только с этим у них ничего не получилось, деньги в банк пришли не слишком большие, все было поставлено оборудованием, оргтехникой, в институте такого не было, как в этой больнице!

На открытие приехал сам Гонтарь.

Пророк он там или нет, только Гонтарь ничем не походил на священника — в джинсах, темной рубашке с короткими рукавами, и вел он себя соответственно — и посмеяться мог над собой, и к людям относился без какого-либо внешнего превосходства, и выпить мог запросто, а потом поддержать разговор в компании. Вот в этой компании он и встретил Медника.

Нельзя сказать, что они друг другу сразу понравились, это позже случилось, когда у них начался обстоятельный деловой разговор. Медник к тому времени поместил в европейских научных журналах несколько статей о возможности лечения бесплодия двумя путями — клонированием, с внедрением ДНК донора в половые клетки мужчин, страдающих бесплодием, и облучением стерильных бесплодных клеток записанными голографическими картинками здоровых. Оказывается, Гонтарь за подобными работами внимательно следил, поэтому без лишних обиняков предложил Меднику финансовую помощь и для начала предложил ему перейти на постоянную работу в Первую больницу.

Уговаривать он умел, не зря в проповедниках новой религии ходил, да и у Медника особого выбора не было — с руководством института он разругался окончательно, а в больнице условия создали не хуже институтских, да и Гонтарь пообещал, что в исследования доктора Медника вмешиваться никто не будет. Кто бы на такие условия не согласился?

Медник и Гнатюка уговаривал уйти с ним вместе, но Гнатюк поосторожничал — в институте он уже пользовался определенным научным авторитетом, и к тому же боялся, что работа в больнице очень быстро поставит его вне научного процесса. Сами понимаете, что там говорить, синица в руке лучше журавля в небе. Правда, отказывая Меднику, он пообещал, что по мере сил и возможностей станет помогать ему во всех начинаниях, в любое время проведет необходимые анализы и измерения, а при необходимости повторит опыт, если результаты этого опыта покажутся Меднику сомнительными. На том и расстались.