Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Поскольку молитвы горожан были искренними, город их трудами потихонечку рос и в конце концов превратился в довольно крупный населенный пункт, лежащий на пересечении торговых дорог. Населяли его разные люди. Железная дорога разделила город надвое — западную часть населяли чистопородные хохлы, на востоке, в свою очередь, проживали русские, которые западниками презрительно именовались москалями или кацапами.

На южных окраинах — ближе к морю, постепенно тесня дома москалей и щирых украинцев, появились флигеля, в которые заселились степенные многосемейные евреи, занятые торговыми делами, адвокатской практикой и врачеванием. Как ни странно, из среды этой выходили и самые отчаянные бандиты Лукоморска, вроде Левы Барашка, который прославил себя далеко за пределами городка. Говорят, даже в многоопытной Одессе молдаванские налетчики имя Левы произносили с чувством глубокого уважения, а известный всем Миша Япончик не раз утверждал, что Ленчик из Лукоморска ему как брат и даже больше брата. Ходили слухи, что уважение молдаванских налетчиков Лева Барашек стяжал нападением на императорскую почту, в результате чего он завладел почти миллионом еще тех, дореволюционных, полновесных рубликов, обменял их в Турции на доллары, доллары обменял в Варшаве опять же на рубли, а на полученные таким образом средства к существованию устроил для товарищей роскошный банкет в известном одесском ресторане «Черноморец». Поговаривали, что живых осетров для этого банкета везли с берегов Каспия, из Италии греки привезли свежих устриц, а с холодного побережья Бискайского залива доставили знаменитых французских осьминогов. Пили же исключительно вино «Бордо» урожая тысяча восемьсот двенадцатого года, греческую «Метаксу» и португальскую мадеру. В последнее верилось с трудом, ведь всем было известно, что налетчики не признают ничего, кроме местечкового самогона, предпочитая его прочим напиткам. Но, с другой стороны, самогон требует сала, и трудно представить, что его можно было заедать устрицами или осьминогом по-пикардийски. Поэтому сомнения гасились в корне, чтобы не ломать всей легенды.

К описываемому моменту Лукоморск представлял собой уютный южный городок, зеленый от кипарисов и тиса, дикого винограда и плюща, в изобилии разросшегося на стенах дворов. Даже гражданская война, в результате которой городок не единожды переходил из рук в руки и менял власть, не особо обезобразила его внешний облик. Одно время в городке проживал известный скульптор Грум-Гурановский, спасавшийся субтропическим климатом от одолевающей его чахотки. Результатом пребывания в городе этого скульптора явились многочисленные гипсовые и даже мраморные скульптурные группы на улицах и площадях городка. Больше всего пересудов вызвало открытие копии знаменитого фонтана «Писающий мальчик», который в народе прозвали просто и незатейливо «Ссыкуном». Говорят, при открытии фонтана один из сельчан, прибывший специально на это события из близлежащей Дурновки, покачал головой и отметил слабость фонтана, на что один из местных жителей тут же отозвался:

— Та що ты хочешь? Вин же хлопчик еще!

Вот неподалеку от этого достопримечательного фонтана, который не работал по случаю гражданской войны, и проживала мать смуглолицего юноши из ЧК. По дороге Антон с ним познакомился. Звали его Остапом, а фамилия у него и в самом деле была забавная — Котик. Мать его оказалась полненькой круглолицей хохлушкой, перевалившей уже тот возраст, когда природная миловидность постепенно начала уступать место косметическому вмешательству. Впрочем, о какой косметике можно говорить, если пудра «Коти» и духи «Л *оДор» изготовлялись исключительно на Молдаванке? Дарья Фотиевна это хорошо знала, а потому для подчеркивания своих женских достоинств использовала природные средства — сажу, буряк, корень солодчи и десяток-другой менее известных, но эффективных заменителей.

И щеголяла она в длинной синей юбке и голубой кофточке на костяных пуговицах. Постояльцу Дарья Фотиевна откровенно обрадовалась, поэтому и цена за постой, установленная ей, оказалась вполне даже приемлемой.

И комната была светлая чистенькая, с геранью на окне и постелью, на которой белели взбитые пуховые подушки. Более всего Антона порадовал отдельный вход — всегда можно уйти, не беспокоя хозяев.

Хозяева оказались деликатными, после расчетов они оставили Антона одного.

Некоторое время он слышал их голоса — хлопец восторженно объяснял матери, что их постоялец столичный писатель, который приехал в Лукоморск, чтобы написать роман о революции.

— Як Гоголь? — певуче удивилась мать.

— Та шо Гоголь! — степенно объяснил хлопец. — Выше, мамо, берите. Як Тарас Шевченко.

Ложиться на неразобранную постель казалось кощунством.

Антон сел за стол, некоторое время смотрел на начинающий зеленеть сад. Вот он и на месте. Но, если говорить честно, пока даже не представлял, с чего ему начать и как приступить к выполнению задачи. Хорошо, что город оказался в руках красных. Будь здесь белые или тем паче немцы, работать было бы значительно труднее. Он вспомнил, как сидел в кабинете Бокия.

Худощавый, с удлиненным бледным лицом, в черном гражданском и потому непривычным для глаза костюме, Глеб Иванович расхаживал по кабинету.

— Нет, Антон, это не бред, — сказал он. — Эта информация исходит от источника, заслуживающего безусловного доверия. Мы не знаем, что там произошло и что за существо это было, но факт, что оно выступало на чьей-то стороне, а значит, каким-то образом подчинено человеку — это не вызывает сомнения. Кроме того, из Лукоморска поступали самые противоречивые сообщения, в некоторые невозможно даже поверить. Но невозможность восприятия и невозможность существования — две разных вещи.

Будем рассматривать вопрос так: перед нами неведомая сила. Страшная сила, непонятная, но реально существующая. Вопрос стоит так: можно ли приручить эту силу, чтобы она послужила делу пролетарской революции? Если этого сделать нельзя, надо поставить вопрос иным образом — как сделать, чтобы эта сила не угрожала делу пролетарской революции.

— Глеб Иванович, — поднял руки Кторов, — я не политик. Мое дело найти и доложить.

— Это ты зря, — еле заметно улыбнулся бледными губами его собеседник. — Разведчик вне политики не бывает. Я такими вещами давно интересоваться начал, еще до войны. Понимаешь, мир велик, в нем хватает места для любых, казалось бы, совсем невозможных чудес. Был такой инженер Оленин, одно время активно оптикой и теплотехникой занимался. Он к Колчаку ушел. Умный человек, а перспектив не увидел. Так вот, мне известно, что он в Сибири изобрел чудовищный луч. «Борьбу миров» Герберта Уэллса не читал? Там марсиане тепловым лучом пользовались. Вж-жик, — Бокий сделал рубящее движение ладонью, — и английский крейсер напополам. Так вот, нечто подобное этот Оленин изобрел, называл он свое изобретение теплорезом. Гургиянц даже плиту металлическую доставил. Представляешь — стальная плита в пять-семь сантиметров толщиной, а по ней надпись, словно лобзиком выпиливали: «Оленин, 1918 год, проба пера». Ты только прикинь, что могло бы произойти, дойди его тепло-рез до промышленного изготовления и поступи он на вооружение к адмиралу? Только не повезло инженеру, что-то он не рассчитал и погиб при взрыве в своей лаборатории. И наоборот — нам повезло, и очень сильно повезло. И такие случаи не единичны, Антон. Революция не может выпускать из своего поля зрения подобные вещи, в противном случае она захлебнется в собственной крови. Так что ты уж постарайся, Антон, сильно постарайся. Комиссию туда посылать нет никакого смысла, ну помахают они там наганами, арестуют с десяток жителей, так люди замкнутся — и все. А один человек при известной сноровке может выяснить многое. Понимаешь?