Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Поручик Биберин был человеком не только исполнительным, но с изрядной долей самостоятельности и инициативности. И обладал особым юмором, которым наделены лишь те, кто любит поиздеваться над беззащитным человеком.

— Звездочки, — проворчал Биберин, глядя вслед неуклюже шагающим людям. — Я еще не сошел с ума, чтобы оставлять зрячими людей, которых истязал и которые могут тебя опознать.

Биберин лично выколол отпущенным пленникам глаза, чтобы они лучше видели свет своих звезд. Впрочем, звезды на лбу бывших пленников он тоже вырезал, потому что ни на секунду не сомневался, что перед ним скрытые большевики. Кто бы еще вынес интенсивный допрос, ни в чем не признавшись? Простой обыватель через четверть часа уже признался бы во всех смертных грехах!

С этого времени и начала отсчет времени легенда о банде одноглазых циклопов, совершающих налеты и грабежи в предместьях и окрестностях Читы. Ходили слухи, что в тайге появились жуткие люди в черных масках, у которых на лбу был всего один глаз — да и тот в виде красной пятиконечной звезды, но видели они этим глазом так хорошо, как некоторые не видят и двумя. Были они жестокими, и кровавый след тянулся за ними по окружавшим Читу деревням. Простой обыватель еще мог надеяться на спасение (такие случаи редко, но случались), но служащим директории на пощаду надеяться не приходилось. Наконец, выведенный из себя сообщениями о налетах, адмирал Колчак приказал покончить с бандой. Карательный отряд в сто сабель возглавил поручик Виктор Биберин, с июня девятнадцатого отряд начал охоту в окрестностях Читы.

Как и что там происходило, навсегда останется тайной, но в начале августа отряд, в котором оставалось не больше двадцати сабель, вернулся в Читу и привез тело поручика Биберина. Все, что он ранее творил в застенках, поручик испытал на себе — даже погоны на синих голых плечах темнели, а на лбу чернела искусно вырезанная кокарда офицерской фуражки. О банде с того дня ничего не было слышно.

«Все правильно, — думал Бокий, разглядывая сосуд с ладонью Штайнера. — Третий глаз он им прорезал, третий глаз! Сам об этом, негодяй, не догадывался. Но куда эти люди ушли потом? Или действительно все погибли? Наверняка кто-то уцелел. Только найди его теперь! Они держались вместе и потому представляли собой силу. А с гибелью отряда остались единицы, которые были слишком слабы, чтобы угрожать белякам. И, скорее всего, они ушли в тайгу. В тайге их найти трудно, практически невозможно, как скит староверцев. А какой прекрасный материал для изучения! Жаль, но надо признать, что и эта возможность пока упущена».

И он осторожно косился в сторону ладони. Та, подтверждая правильное течение его мыслей, выставляла в сторону большой палец, сочащийся белесой жидкостью.

По старой привычке Глеб Бокий ложился поздно. Прежнее время располагало к тому, чтобы работать ночью. И в Петрограде и на Севере приходилось чаще всего думать по ночам, день, как правило, предназначался для активных действий. Оттуда, из северных ночей, пришла привычка к кокаину. Втянешь ноздрями щепотку белого порошка, и мир становится пронзительно светлым и ясным. Да что там говорить, жить хотелось после кокаина, острота особая появлялась. Но со временем Бокий отказался от пагубной привычки — кокаин разрушал организм, а Глеб Бокий не мог себе этого позволить. Жизнь не принадлежала ему, она принадлежала революции. Лишь изредка он устраивал себе праздник.

Как сегодня.

Потому и спал в эту ночь практически без снов, и даже улыбался во сне, как ребенок, получивший долгожданную игрушку в канун Нового года.

Нестор Иванович Махно был невысок, худощав, имел длинную гриву волос и прямой, ясный, все понимающий взгляд. Его войска вошли в город на рассвете, и легендарные тачанки подозрительно шарили по домам рыльцами «максимов». Слава Богу, все обошлось без стрельбы.

Город сдался на милость победителя, и не лишенный благородства Нестор Иванович под угрозой расстрела на месте запретил мародерство и грабежи. Он даже лично застрелил одного из мародеров на лукоморском рынке, и это не могло не прибавить ему симпатий местного населении, поэтому наложенную на город контрибуцию выплачивали все и весьма охотно.

Вечерами, сидя в хате, облюбованной под штаб, а ею оказался дом хозяйки, что по милосердию своему приютила меня после того, как дуб спилили деникинцы для своих банных дел, Нестор Иванович пытался разговаривать со мной.

— Сдается мне, — проницательно заметил он, — что такое умное и благородное животное не может не говорить.

Из деликатности и некоторого страха за свое будущее я продолжал выдерживать молчание.

— Ах ты, кот, котяра! — молвил Нестор Иванович однажды вечером, доверительно вычесывая мои бакенбарды. — Люди… Да что люди, они понимают о жизни еще меньше тебя, ведь ты довольствуешься глотком молока, краюхой хлеба и облаками, что плывут над землей в голубом небе, а люди, если имеют это, неизбежно начинают мечтать о большем. Все войны на земле начинаются с излишних желаний, ты уж поверь, старый бродяга!

Я мурлыкнул что-то невразумительное, вытягиваясь на коленях Нестора Ивановича всем телом. Несомненно, ему было тяжело, но Нестор Иванович не спускал меня с рук.

— Обидно, — сказал он. — Обидно, когда тебя не понимают. Даже Волин, а он один из самых умных. Все думают, что анархия — это полная безоговорочная свобода. Ты, наверное, думаешь так же, не так ли? А анархия, мой друг, это очень сложное политическое учение, организующее человеческое общество без неизбежного паразита, именующего себя государством. Красные предали народ, они пообещали ему свободы, а на деле навязали все тот же аппарат государственного принуждения, который в силу их доктрины о диктатуре пролетариата стал лишь более жестоким и изощренным. Понимаешь, кот, неизбежное зло любого общества, — чиновник. Но если чиновника выборного можно ограничить общественными запретами, то чиновник назначенный — существо полностью неконтролируемое. Он даже законы пишет не под общество, а под себя. Чиновник назначенный всячески пытается расширить плацдарм своих полномочий. В силу этого чиновничье сословие стремится к прогрессивному росту своей численности. А отсюда — в силу соперничества, бесконтрольности и занятого положения — начинает развиваться грубость и чванство, неизбежное мздоимство и вечные попытки переложить свои обязанности на кого-нибудь другого. Бюрократический аппарат — вот что губит любые благие начинания. Анархисты ведут дело к тому, чтобы количество чиновников было разумным, ведь если пустить все на самотек, чиновников станет слишком много, и для того чтобы поправить положение, придется прибегнуть к репрессиям. Но зачем проливать кровь? Не лучше ли предусмотрительно построить работу пока еще неизбежного чиновничьего аппарата под контроль всего общества, а не отдельного класса? Я говорил об этом Ленину, он меня не понимает. Бухарин лишь посмеялся надо мной. В лице Троцкого я обрел смертельного врага. Почему? Потому что они меня не слышат. Разговаривают, но не слышат. А это очень плохо, кот, когда тебя не слышат. Рано или поздно, но им придется прибегать к систематическому террору, чтобы обуздать своих чиновников.