Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Не отдать, а вернуть, — поправил его Антон. — Должок за мной. А это такой должок, что его и после смерти отдавать положено.

— Не каркай! — сказал чекист.

— Тут уж как карты выпадут, — спокойно отозвался Кторов. — Помнишь: крестовая шоха — бесполезная дорога, девятка пик — потеря друга, а все вместе — судьба. Так ты помни — обещал!

Остаток дороги они прошли молча.

Кторов вспоминал свои встречи с Моховым.

Первый раз он спас жизнь Мохову в одесском шалмане, когда шальной налетчик бросился на Никиту Африкановича с пикой. И лежать бы Никите Африкановичу холодным и несчастным в одесском морге, если бы не молодой и шустрый Антоша Кторов по кличке Луза; в тот раз впервые Никита Африканович сказал ему спасибо. Второй случай произошел на пересылке. Что там случилось, Антон не знал: или Никита Африканович кого-то обидел, или напраслину на него возвели, ведь человек он был обстоятельный, уважительный, в камеру медведем не вваливался и к людям со всем уважением относился. А только решили его налетчики сибирские на нож поставить. Если бы не Татарин, который вслед за хозяином в тюрьму уже на следующий день сел, да не Антоша Кторов, сидевший тогда в тюрьме по плевому делу, замочили бы Мохова налетчики. А так ему лишь еще один раз пришлось поблагодарить Антона за участие в его судьбе. Налетчики в течение недели отдали Богу душу по разным причинам, а Антон Кторов получил свободный доступ на Хитрованку, что в условиях лихого времени было немалым подспорьем в выживании. И третий раз Антон Кторов вытащил Мохова из ЧК. Шлепнули бы старика безо всякой пользы для революционного дела, только Антон этому вовремя воспрепятствовал. Тогда-то и выпил старик с ним заветной настоечки, которой никто и никогда, кроме самого Мохова, не пробовал.

— Ты, Тоша, помни, Никита Африканович добра не забывает, — сказал старик. — Никита Африканович добро помнит. Ты теперь мне заместо младшого брата будешь: что понадобится — проси, ни в чем не откажу.

Перед отъездом из Москвы Кторов встретился со стариком.

— Смышлен, — тяжело глядя на Антона, сказал Мохов. — Смышлен. Только ты же знаешь: есть вещи, которые просить нельзя. Ты ведь жизнь мою просишь, не меньше!

— Я верну, — сказал Антон. — В любом случае верну. В любом.

Мохов молчал, глядя в стол.

Антон посидел немного, потом поднялся и пошел на выход.

— Не спеши, — сказал Никита Африканович. — Не спеши, Тоша. И дать не могу, и отказать не в силах.

Он встал, подошел к стене, сунул руку в неприметную щель и достал оттуда то, что просил у него Кторов.

— Сам знаешь, с такими вещами трудно расставаться. От души своей отрываю.

Бережно огладил предмет, помедлив, протянул его Кторову.

— Вернешь, — строго сказал он. — А теперь как на духу скажи — от кого узнал?

И глаза у него были нехорошие, очень нехорошие. Потому-то Антон и отказался:

— Не скажу, Никита Африканович. Человек хороший. А после нашего разговора, я чую, он долго не проживет.

— Смышлен, — сказал старик и поднял на Кторова бесцветные глаза постаревшего хищника. — Не забудь вернуть. Обещал ведь…

Антон вошел в комнату, зажег спичку и при ее тусклом свете нашел керосиновую лампу. Фитиль желто и копотно взялся, Антон дал ему разгореться и накрыл стеклом. При прыгающем свете лампы он увидел стол, на столе сниданок, приготовленный ему на вечер заботливой Дарьей Фотиевной. Еда была немудреной и состояла из двух вареных и уже очищенных яичек, куска хлеба, на котором лежали бело-розовые кусочки сала, да кружки компота, сваренного из сушеных абрикосов и яблок, но Кторов был рад и этому.

Увиденное в зеркало казалось бесконечно далеким, даже не верилось, что это может произойти с ним.

— Морок, — сказал Антон. Настроения это не прибавило. — Морок, — чуть громче сказал Антон. На постели завозились. Рука сама потянулась к карману, оттянутому наганом.

— Чего орешь? — хрипловато спросил с постели кот. — Нормальные люди спят давно, а коты и подавно. Гаси свет! Господи, как вы все мне надоели — белые, красные, полосатые… Покоя от вас нет ни днем ни ночью!

При колеблющемся свете лампы тень кота на стене была совсем уж огромной, казалось, на постели лежит если не тигр, то, по крайней мере, леопард. На худой конец — рысь.

— Ты давно вернулся? — спросил Кторов, неторопливо стягивая сапоги.

Баюн Полосатович вытянулся на постели, передними лапами загребая и комкая простыню.

— Да перед тобой, — сказал он. — Обрадовался, сунулся в кринку, а в ней компот. Одно слово — люди. Друг о друге заботитесь, а кто позаботится о бедном несчастном коте? Я ведь тоже весь день делом занимался, маковой росинки во рту не было, тем лишь и отхарчился, что голубя у слободы поймал.

— Юродивый Митька в слободу приходил? — В нижнем белье и с лампой в руке Кторов подошел к постели.

— Как родного встретили, — сообщил кот. — Сам атаман его по плечу похлопывал, домашней жареной колбаской угощали, — кот явственно вздохнул. — Бандиты, и те к своим шпионам лучше относятся.

— А ты как?

— Да так, — кот выгнулся, сел, давая Антону улечься, сам прилег ему на грудь и приличия ради поурчал немного. — Залез на дерево, хорошо листвы уже навалом, ну и просидел весь день, людей в банде подсчитывая. Самое паршивое, товарищ Кторов, это на дереве сидеть. Тебя в сон клонит, а ты держись, не думай засыпать. Свалишься — и хорошо если не убьешься, только чего в том хорошего, собак там немерено, обратно запрыгнуть не дадут.

— Много их?

— Собак-то? — Кот вздохнул. — Хватает!

— Да я про бандитов! — задабривая кота, Антон принялся почесывать его баки, крутую голову. Кот блаженно всхлипнул. — Товарищ Кторов! — стонуще сказал он. — Мне ж тебе доложиться надо, оставь ты ласки. Неподходящий для того момент.

Успокоившись, негромко продолжил:

— Людей у него с полсотни, двое незнакомых, сразу видно — нездешних. И обмотки у них шелковые, и гимнастерочки словно только из мастерской. Шикарные хлопчики, да вот говор грубый, двух слов без матерка связать не могут. Слышал я, атаман одного Африкой называл, а другого Медником. Странные имена, товарищ Кторов, на клички похожи.

— Это и есть клички, — сонно объяснил Антон. — Выступать собираются когда?

— На завтрашний вечер, — сказал кот.

— Это хорошо, — Кторов легонько всхрапнул.

Кот помолчал.

— Ладно, — продолжил он. — Тачанок у него шесть штук. На четырех — «максимы», на двух — другой конструкции, названия не знаю. Только слышал я, озабочены кумковцы, говорят — патронов у них маловато. А обратно я еле ушел, с километр за мной собаки гнались. Есть у них там злобствуюший — с виду беспородный, а слюны да ненависти на четырех овчарок хватит!

Кторов ровно дышал.