Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Налили ему самогонки. «Горько!» невесте с женихом крикнули, и пошло у них веселье.

Смотрит Якконен на гостей, да никого не признает. То ли со зрением что случилось, то ли самогон крепкий налили ему, только лица гостей расплываются, словно Якконен долго на огонь смотрел, и глаза у него слезятся. Одна невеста ему знакома — Лидия Нифанова из Громово, только она грустная какая-то сидит, словно свадьба ей не в радость и с женихом по принуждению целуется.

Играет Якконен, ему в стакан то и дело подливают, разгорячился он, вышел вроде бы во двор, смотрит, а в углу сеней бочка стоит. Ну, чухна думает: «Дай освежусь! Сколько еще играть, как бы не до утра!»

Наклонился и плеснул себе в лицо водой из бочки.

Сходил на двор, нужду справил, возвращается и видит: гости сидят угрюмые, невеста Лидия Нифанова веревку в руках крутит, а мужик, который его привез, плюнул досадливо:

— Эх, дурацкая чухна! Какой праздник испортил!

Достал из кармана полосатых брюк пачку царских ассигнаций, отсчитал добрый десяток и сунул Юхе Якконену:

— Держи, заработал!

Якконен уже изрядно пьян был. Что с чухны возьмешь?!

Запихал его мужик в таратайку и отвез домой.

Проснулся утром Якконен, во рту погано, словно всю ночь он земляных червей ел, а в руке ассигнации, да столько — Якконен в год столько не зарабатывал.

— Где ж ты был вчера, Юха? — спросил его управляющий. — Набрался — глаза в разные стороны смотрят.

— Да на свадьбе играл, — сказал Якконен. — Лидка Нифанова замуж вышла за хуторского.

Тут управляющий и перекрестился.

— Окстись, Юха, Лидка Нифанова удавилась вчера в ночь. Все только об этом и говорят!

С тех пор Юха Якконен вроде заговариваться стал, запил, ассигнации, что им на странной свадьбе получены были, в первую очередь пропил, а за ним и имущество по миру пустил. Все кричал, что чертей видит. У него и в самом деле такое было: зайдет, скажем, в церковь и видит мужика, который ходит, всех толкает, от богослужения отвлекает, в вино плюет, порфиры облизывает. Никто его не видел, а Юха видел. Видел, да до поры и времени молчал.

Но однажды он смотрит, а мужик этот плюет в купель, куда новорожденного окунуть хотели. Юха возьми и закричи:

— Не крестите ребенка! Воду, воду смените!

Мужик черную бороду выставил, закричал Юхе злобно:

— Так ты меня видишь!

И погнался за ним.

Якконен забежал к себе на подворье. И пропал прямо посредине двора. Искали его, искали. Да так и не нашли. Как сквозь землю провалился! А может, и в самом деле провалился?

Одним словом, что там случилось, никто не знает и не узнает уже никогда. Только заполыхало там все следующей ночью адским пламенем. Выгорело подворье, только головешки остались. Юху ведь не особо любили, на помощь его хуторянам мало кто пришел.

С тех пор по этому подворью и катится дурная слава. Говорят, что с тем, кто там заночует, обязательно несчастье случится.

— Вот сказочка! — вздохнул Дворников.

— Ну почему же, — сказал отец Федор. — Все мифы имеют под собой определенные реальные события. Что-то было, возможно, этот Якконен и в самом деле пообщался с нечистой силой.

— А что, несчастья с кем-нибудь и в самом деле случались? — спросил Дроздов.

— Вот-то и дело, — кивнул лесник. — В девятнадцатом здесь отряд ЧОН останавливался. Они тогда за бандой Леньки Зеленого гонялись. Ну, заночевали на Черном подворье, а по утру их всех до единого человека и вырезали.

— Ну, это нельзя сказать, что проклятие сработало, — сказал Скиба. — Просто бандиты хитрее оказались.

— В сороковом году осенью на подворье двое заблудившихся охотников заночевали, — продолжил Махов. — Нашли их повешенными на осине.

— А вот это уже горячо, — вскинулся капитан. — Это уже в десятку. Кто-то очень хотел, чтобы об этом подворье ходила дурная слава. Кто-то очень сильно этого хотел!

— Да, вспомнил, — сказал лесник. — В двадцать девятом здесь Дом отдыха РККА хотели поставить. Уж больно место живописное. Все ходили два землеустроителя, колышки вбивали. А потом им то ли денег не выделили, то ли планы у них поменялись, только до строительства так дело и не дошло. Так — поковырялись немного.

— Вот! — убежденно сказал Скиба. — Вот оно, самое то!

Словно услышав его, во дворе залаяла собака.

Лесник и отец Федор перекрестились.

Дворников суеверно сплюнул.

Нам с Востриковым досталось дежурить в ночь. А лесник, который хорошо знал местность, был у нашей группы за разводящего. С отцом Федором мы попали дежурить в паре потому, что мы оба не курили. А в ночь — по тем же самым причинам. Ночью папиросный дымок чувствуется издалека, да и огонек зажженной сигареты привлекает к себе внимание. Нет, конечно, к Черному подворью мы ходили еще засветло — присмотреть подходящее место для засады, присмотреться к горелым развалинам, заросшим буйными лопухами. Ничего загадочного в развалинах не было. Трудно было даже представить, что когда-то на площадке, примыкающей к обгрызенным ветрами скалам, стояли дома, кипела жизнь. Сохранилась водяная мельница, правда, почерневшее колесо лишилось многих лопаток и свободно крутилось, увлекаемое стремительным течением лесного ручья. Деревья вплотную обступили пепелище. И нигде не видно было даже намека на какое-то тайное капище или тайник.

Штаб оперативно-поисковой группы наши действия одобрил, а мысли, касающиеся способов передачи информации, признал интересными и обещал отработать в ближайшее время.

— Отдохните, — посоветовал Скиба мне и отцу Федору. — Время ночью медленно движется, особенно к утру.

Это мы уже и сами знали.

— Я им чаек сгондоблю, — пообещал Махов. — Хороший такой чаек, с березовыми бруньками, он ночью бодрит, и спать совершенно не хочется.

— Ты уж молчи, — сварливо сказал Скиба. — Запугал моих бойцов страшными сказками, теперь они в каждом дереве привидения видеть станут!

Вечером вновь моросил дождь, потом погода несколько устоялась, и в прорехи среди туч на землю глянули звезды.

— Это хорошо, — сказал лесник. — Светлее будет.

— Да и так не темно, — возразил я.

Над Ладогой стояли белые ночи.

Странность белых ночей отмечал только капитан Скиба. Он родом был с Украины, там таких ночей не было. Остальные были жителями области и привыкли уже к тому, что в три часа ночи с трудом, но можно читать газету, что время останавливается и вечер, подступивший к земле, длится бесконечно долго — до наступления следующего дня. Исчезает только дневная резкость, все кажется расплывчатым, приглушенным.

— Слышь, Аркадий, — сказал Востриков. — После войны, если ты на этой летчице жениться надумаешь, после ЗАГСа обязательно ко мне в церковь загляните, я вас повенчаю. Тогда уж точно на всю жизнь.