Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

— Я же комсомолец, — сказал я. — Думаешь, кто-нибудь из райкома комсомола это венчание одобрит?

— А мы не будем афишировать, — сказал отец Федор. — Обвенчаю тебя потихоньку, кагорчиком это дело спрыснем, и все дела.

— До венчания еще дожить надо, — не согласился я.

— Доживешь, — сказал Востриков. — И все доживут. Я точно знаю, я за вас у Бога просил.

Я промолчал. У каждого своя вера, даже у того, кто не верит ни во что.

К восьми вечера мы с Востриковым начали собираться. Лесник налил нам чаю в зеленую толстостенную бутылку из-под «Советского шампанского», заботливо уложил ее в самодельный чехольчик, сделанный из рукава ватной фуфайки.

— До утра горячим останется, — пообещал он. — Я туда медку добавил.

И многообещающе подмигнул нам.

— Губы слипнутся, — сказал Скиба. — Ты лучше проводи их до места, им еще сидеть и сидеть.

В светлых сумерках все кажется фантастическим и загадочным, кусты становятся похожими на сказочных животных, деревья оживают и готовятся к прыжку, попискивающие в небе нетопыри оставляют летучие тени, и все дрожит, теряет и обретает резкость, словно неопытный киномеханик пытается и не может качественно перенести изображение из своего несовершенного аппарата на экран. Под ногами влажно чавкала почва. Резко и пронзительно в темной чаще захохотал филин, заставив всех вздрогнуть.

Дворников и Дроздов в кустах устроили уютный наблюдательный пункт, из которого просматривалось Черное подворье и прилегающие к нему скалы с участком залива, за которым просматривалась намечающаяся и кажущаяся бесконечной гладь озера. Они растянули плащ-палатку, замаскировав ее ветвями кустов, получилось нечто вроде крыши, под которой оставалось пространство для того, чтобы устроиться двоим. Вторую плащ-палатку они положили на влажную землю. Получилось довольно уютное лежбище. Когда мы сменили ребят, нижняя плащ-палатка еще хранила тепло их тел.

— Ну как? — тихо поинтересовался Востриков.

— Тихо, Феденька, — сказал Дворников. — Жутковатое место!

— Почему?

— Сам увидишь, — пообещал Дворников. — Ну, ни пуха, ни пера. А мы с Пашей пойдем.

— Перышки вам для легкости, — насмешливо посулил Востриков.

Темные тени скользнули по кустам, и мы остались одни. Наступила сонная тишина позднего вечера, когда дневные обитатели леса уже отправляются на ночлег, а ночные пока еще не заняли освободившееся жизненное пространство. Плывущая над лесом туча уронила на лес мелкий дождь, и он противно зашуршал по плащ-палатке.

Ожидание вгоняло в дремоту.

Востриков завозился рукой, извлек из чехла бутылку и сделал несколько глотков.

Молча, он сунул бутылку мне.

— Не хочу, — отказался я, пытаясь устроиться удобнее.

Бутылка продолжала тыкаться мне в ребра.

Неохотно я взял ее из рук напарника и сделал глоток.

Да-а-а! Лесник Махов добавил в чаек не только меду. Стараниями его замерзнуть мы никак не могли.

Тишина располагала к неторопливому и обстоятельному разговору. Но дежурство обязывало нас к молчанию. Ничего особенного вокруг не происходило, но могло произойти в любой момент. Следовало прислушиваться к лесной тишине. Было так тихо, что слышно было, как растет из земли трава, как вытягиваются к небу сыроежки, как где-то на лесной поляне сопит и топчется еж — все звуки были отчетливыми, их даже не перебивал звук падающих с плащ-палатки капель.

Ближе к полуночи в бутылке оставалась едва ли половина налитого лесником напитка.

— Никогда не думал, — свистящим шепотом сказал Востриков, — никогда не думал, что придется вот так сидеть с псалтырем и автоматом. Знаешь, Аркадий, мне кажется, что в войну вся нечисть наружу выплывает. И этой ночью тоже что-то случится, обязательно случится.

А что могло случиться?

В нечистую силу да и в Бога я не верил и не верю, слишком просто получается — объяснять происходящее с нами чьими-то действиями или злыми кознями. А тут рядом со мной лежал в засаде бывший семинарист, ныл, что что-то нехорошее случится.

— Дурак ты, — обиделся Востриков. — При чем здесь вера? Я тебе о предчувствиях говорю!

Меня его уверенность просто смешила.

Да что могло случиться?

Повешенные охотники пугать нас придут? Отряд чоновцев, что бандой Зеленого в Гражданскую вырезаны, на лошадях проскачет? Дьявол посреди пепелища копытом топнет, покажет нам, как он этого самого Юху Якконена в преисподнюю уносил? Или придет наплевать в крепкий чаек, что лесник приготовил?

Между тем над Ладогой сгустился туман, затянул белесо узкую расщелину Пенала. Черное подворье было еще чистым, видно было, как медленно вращается темное колесо, и доносился едва слышимый скрип: «Кр-рр! Кр-рр!». Словно ворон откашливался.

Меня уже клонило в сон.

То ли отсутствие каких-либо событий, то ли чаек лесника оказался излишне крепковат. Только глаза сами собой слипались, хоть спички в них вставляй. И даже влажная прохлада, пришедшая от озера и деловито полезшая под гимнастерку своими липкими лапами, не спасала.

— Ты не спи, — сердито шепнул отец Федор. — Спать на кордоне будешь!

Я встряхнулся.

— Сколько времени?

У Вострикова были хорошие швейцарские часы, он их взял у убитого немецкого офицера. У меня были почти такие же, но в одной из операций я неудачно упал циферблатом на камень. После таких встрясок редкие часы продолжают ходить.

Было десять минут третьего.

— Видишь? — укорил я Вострикова. — А ты каркал! Самое время для нечисти уже прошло. Я в книгах читал, она любит полночь.

Нас всегда учили засекать точное время начала события — будь то схватка с противником, особенности его переднего края, выявленного при наблюдениях, или просто встречи, которые впоследствии оказали воздействие на дальнейшее развитие событий.

Так вот, странности начались именно десять минут третьего.

Сначала послышался странный шум, словно откуда-то выливалась вода, потом длительное шипение, какое всегда бывает, когда после ремонта сантехники продувают трубы водоснабжения в доме. Звуки эти выделялись из обычного лесного шума именно своей неестественностью и неуместностью.

— Что за хрень? — шепотом спросил Востриков.

А что я ему мог ответить, я сам ничего не понимал.

В Пенале между тем творилось странное. В лентах белесого медленно ползущего тумана показалось что-то черное, но прежде, чем мы присмотрелись к этой новой детали, объявившейся на воде, она исчезла. Что-то гулко плеснуло, словно белуга или огромный сазан плескался в затоне. Звякнул металл. И снова наступила тишина.

Мы с Востриковым обменялись недоуменными взглядами.

Спустя несколько минут с озера послышались далекие и неразборчивые голоса. На таком расстоянии — метров сто пятьдесят от берега — было трудно разобрать, о чем люди говорили. Востриков посмотрел на часы.