Андрей Столяров - Темные небеса

— В общем, хорошо уже то, — подвел итог нашей дискуссии Лорд, — что мы имеем дело не с гигантским Содружеством галактического масштаба, где Земля затерялась бы как пылинка в груде песка, а тоже — с отдельной, изолированной цивилизационной культурой, ищущей собеседника в безбрежном океане Вселенной.

Что же касается конкретных рекомендаций, которых с нетерпением ждали от нас и ДЕКОН, и Совбез ООН, то мы почти единогласно пришли к мнению, что извинения арконцев необходимо принять, компенсаций не требовать, рассматривать «инцидент первого дня» именно как трагическую случайность, которую следует просто локализовать, переговоры продолжить, более того — согласиться с предложением о формировании таких экспертных групп, которые могли бы, пускай пока в одностороннем порядке, использовать для коммуникаций экстрасенсорный канал.

Последний пункт вызвал наиболее серьезные возражения. Опять были высказаны аргументы, что экстрасенсорным воздействием арконцы пытались взять нас под контроль, что при обратной трансляции этот канал приводит к чтению наших мыслей и что через него арконцы способны трансформировать сознание человека, превратив его в некое подобное себе существо. Споры длились практически круглые сутки. Накал страстей был такой, что не помогали никакие кондиционеры. Воздух превращался в кисель, в конференц-зале, где проходили дискуссии, было трудно дышать. И хотя арконцы вторично заверили нас, что ни скрытых, ни враждебных намерений не имеют, а чтение мыслей — это вообще полная чушь: люди, как и арконцы, думают в основном не словами, а слабо структурированными комплексами ощущений, которые очень трудно вербализовать, но опасения все равно оставались. Данный пункт был в рекомендациях утвержден незначительным большинством голосов, да и то только лишь потому, что альтернативой ему, как подчеркнул тот же Юсеф, могло стать известное «беличье колесо»: бесконечное уточнение слов, терминов, формулировок, переливание из пустого в порожнее, чем так любят заниматься профессиональные дипломаты.

— Нам нужен результат, а не процесс, — сказал он.

И все равно пертурбации в экспертном сообществе произошли очень существенные. Прежде всего были отсеяны те, у кого экстрасенсорный канал вызывал патологическую симптоматику. Собственно, иначе и быть не могло. И вот тут я должен подчеркнуть нечто важное. Уже вечером «инцидента первого дня», когда я только-только очнулся от обморока и еще не слишком хорошо понимал, что к чему, Дафна, лежа рядом со мной, вдруг сказала (точней — прошептала на ухо, опасаясь прослушивания), что мы ни в коем случае не должны никому сообщать о своем состоянии.

— Что мы почувствовали при Контакте? Практически ничего! Не было никаких обмороков, никаких болевых ощущений. Может быть, легкое головокружение, которое быстро прошло. Все начисто отрицаем. Иначе нас просто отчислят отсюда, — сказала она, предугадывая решение Комитета. — А я этого не хочу. Прошу тебя: обещай, что будешь молчать.

Конечно, я ей такое обещание дал, правда, нисколько не сомневаясь, что наш обман будет выявлен при первом же ближайшем сеансе. Но к моему удивлению, когда начались короткие, чисто медицинские раунды, притирка, «психогенетическая селекция», как это у нас окрестили, никаких эксцессов не произошло. Голова у меня, разумеется, тут же вспыхнула, но сознание в этот раз я, как ни странно, не потерял, мозг по-прежнему слегка плавился, но не настолько, чтобы я не мог, оставаясь внешне спокойным, трезво и последовательно рассуждать. Со стороны, как и у Дафны, тревожных симптомов не наблюдалось. Так что мы благополучно прошли и «селекцию», длившуюся, между прочим, целых три дня, и затем — тщательное, из сотен всевозможных анализов, медицинское обследование у доктора Йонгера.

Доктор Йонгер, сыгравший в Контакте не последнюю роль, возник именно в эти дни. То есть он, конечно, и ранее существовал, но — отдельно от нас, экспертов, где-то далеко на задворках. Вряд ли кто-нибудь даже знал, как он выглядит: в память врезалось бы на всю жизнь. Внешность у него была на редкость запоминающаяся. Если взять обычную человеческую физиономию, стесать ее по бокам, а потом обтянуть тоненькой, клейкой, прозрачной пленкой так, чтобы она легла без морщин, то и получится наш гениальный врач, доктор Йонгер. Или попросту доктор Менгеле — такую кличку, по слухам, ему дал сам Лорд. При взгляде анфас его стиснутое с обеих сторон лицо похоже было на лезвие зазубренного топора. Особенно дико смотрелись на нем глаза — светлые, выпученные, как у рака, будто бы даже слегка выдвинутые на стебельках. Зрачки их непрерывно вращались, точно были не в силах остановиться на чем-то одном. А дополнялось это судорожным подергиванием острых плеч, и таким же подергиванием кончиков пальцев, как бы ощупывающих незримую плоть. Ну и голос — непрерывно срывающийся на фальцет, словно вели тупым ножом по стеклу. В общем, если считать что гениальность — своего рода безумие, то доктор Менгеле служил ярким примером, что оно так и есть. На все это можно было бы не обращать внимания, в конце концов список регалий у доктора был длиной в километр, видимо, врач он был действительно гениальный, если бы не его отношение к пациентам. Ничего особенного доктор Менгеле вроде бы и не делал, никаких этических норм в явном виде не нарушал, но я, например, во время бесчисленных и утомительных процедур, когда он, посверкивая глазами, с любопытством склонялся ко мне, чувствовал себя каким-то беспомощным насекомым, каким-то пойманным тараканом, жуком, пауком, которому можно оборвать лапки, усики, разрезать брюшко — исключительно для того, чтобы посмотреть, как оно будет дергаться на стекле.

Такие же ощущения были и у многих наших экспертов. Дафну от его холодных прикосновений просто трясло. Она говорила потом, что доктор Йонгер — это законченный медицинский маньяк. Знаешь, бывают такие, к которым лучше не попадать. Тем не менее данный этап мы с ней благополучно прошли. Наша группа из пяти человек оказалась единственной, которая полностью сохранила свой первоначальный состав. Другие понесли существенные потери, а две или три просто таки исчезли совсем. У нас были все основания гордиться собой. Хотя Чак наперекор общему мнению полагал, что в этом есть и серьезные минусы.

— Теперь нас будут рассматривать под микроскопом, — предрек он в один из ближайших после обследования вечеров. — Чем это мы, интересно, отличаемся от остальных?

— А разве мы отличаемся? — подняла брови Дафна.

— Полагаю, что — да.

И он скользнул проницательным взглядом сначала по ней, а затем точно так же — по мне. Казалось, Чак догадывается обо всем, что мы с Дафной пытаемся скрыть. Но одновременно мне показалось, что и самому Чаку тоже есть, что скрывать.