Андрей Столяров - Темные небеса

— Какой ужас! — восклицает журналистка. — Ефим Петрович, вы в самом деле так думаете?

В эмоциях она слегка переигрывает, но по восторженно расширившимся зрачкам чувствуется, что — довольна. Интервью получается шокирующее, скандальное. Может быть, его даже возьмут на какой-нибудь федеральный канал.

Она говорит:

— Но ведь и гости, арконцы то есть, не принесли нам ничего, кроме несчастий. У вас, например, дом сожгли, я вам сочувствую… А сегодня ночью произошло нападение на обсерваторию… И вот только что мы получили сообщение «Инопресс»: террорист — пока неизвестно, кто — захватил группу немецких туристов на вершине Эйфелевой башни. Это в Париже, — зачем-то добавляет она. — Тоже требует, чтобы арконцы ушли…

— Не арконцы сожгли мой дом, — говорит Ефим. — И не арконцы воюют сейчас на десятках фронтов в Африке, Азии и Европе. И не арконцы, как крысы, мечутся сейчас в лагерях возле Станций, ощерив зубы и загаживая все на километры вокруг… — Он, прерывая съемку, поднимает обе ладони. — Минуточку!.. Подождите!.. Что?

В круг света ступает Бекасов:

— Ефим Петрович, конвой подошел…

— Уже?

— Я возвращаюсь в город… Немедленно… Вы — как, со мной?.. Отлично… Сергейко! Пригонишь машину мэра!.. — И, уводя Ефима от микрофона, говорит: — Пелец только что доложил: раздрай там полный, его людей смели в пять секунд…

— Вот черт! — спотыкаясь на ровном месте, отвечает Ефим.

Они втискиваются в полицейскую «хонду». Хлопают дверцы, свет за спиною гаснет, и сразу же бесшумным прыжком наваливается на стекла гладкая чернота. Бекасов протыкает ее световыми штырями фар.

— Ох, чувствую, вляпались мы, — вздыхает он, берясь за руль.

— Переживем, — говорит Ефим.

Слышно, как с визгливыми нотами в голосе командует журналистка:

— Сворачиваемся!.. Двигаем в Бельск!.. Артем! Константин! Ребята, быстрей, быстрей!..

Время вдруг обретает странную консистенцию. Оно то разрыхляется до пустой глухоты, словно образуются в нем провалы беспамятства, то, наоборот, резко сгущается: события сталкиваются друг с другом, как машины, закрутившиеся на обледенелом шоссе.

Уже через мгновение, во всяком случае так мнится Ефиму, они оказываются на развилке, где грунтовая дорога, ведущая к обсерватории, перетекает в асфальт. Здесь Бекасов неожиданно тормозит — они оба чуть не стукаются головами в ветровое стекло, — выскакивает из машины, размахивает в ярости кулаками:

— Мать твою так!.. Опоздали!.. Ты посмотри, где они! — выхватывает сотовый телефон, тычет в номер, прислушивается, трясет головой. — Что за черт!..

Снаружи чувствуется, что начинает светать. Пространство ночи теряет угольную глубину. Звезды меркнут, край неба над дальним лесом заволакивает белесая муть. Проступает с одной стороны дороги луг в пятнах застоявшейся темноты, с другой — ровные, уходящие вдаль, гребенчатые посадки капусты. А на самом шоссе, километрах в двух или трех, — красные габаритные огни удаляющихся автобусов.

— Ничего не понимаю, — обернувшись к Ефиму, сообщает Бекасов. — Как всегда у нас полный бардак. — Снова нажимает кнопку на телефоне. — Пелец? Ну, слава богу, хоть ты там живой!.. Пелец! Почему нет связи с конвоем?.. — Опять напряженно слушает пару секунд. — Какое, на хрен, радиомолчание? На войне мы, что ли? Опупели совсем?..

Подходят полицейские из второй машины.

Сергейко, старший видимо, предлагает:

— Давайте я их догоню, товарищ майор.

— На кой ляд они нам сдались! Мне надо знать, где остальные два катафалка… — Бекасов поворачивается. — Стой!.. А это еще что за хрень?..

Из-за холма, скрывающего часть дороги на Бельск, выползает неряшливая колонна людей. Это похоже на какую-то жутковатую демонстрацию: идут молча, тащат детей, катят за собой багаж на колесиках.

— Ё-ка-лэ-мэ-нэ… — изумленно произносит Бекасов. — А ну — все по машинам. — Вправо, вправо берем! Там — тракторная колея!..

Еще через мгновение машина начинает тяжело переваливаться по рытвинам. Что-то дребезжит у нее внутри, грозя то ли переломиться, то ли совсем отскочить. Она стукается и длинно скрежещет днищем. — Пришельцы, мать их туда!.. — еле удерживая руль, рычит Бекасов. — Братья по разуму, ё-ка-лэ-мэ-нэ!.. Откуда только свалились на нашу голову!.. А знаешь, Еф-фим П-петр-ров-вич, когда, в прошлый раз, мы задержали троих, тоже пытались ворваться в обсерваторию, они заявили, что это вы телескопами всякими приманили арконцев… Подали им, значит, отсюда тайный сигнал… Даже один местный был среди них. Колесников Анатолий, знаешь такого?..

— Нет. — Ефим, чтоб не упасть на него, буквально висит на руках.

— Кто-то, по их мнению, должен быть виноват. Ведь не бывает же так, чтобы виноват был народ. Значит — власть виновата, или астрономы, или эти арконцы, опять же мать их туда!.. Кто угодно, только не они, не народ. Народ, понятно, у нас всегда прав…

— Бред, — невнятно отвечает Ефим.

— Конечно, бред, ну так ведь верят всегда именно в бред. Построил обсерваторию, значит и виноват. Арконцы ссыпались — виноват, зачем на небо смотрел?.. Вот возьмут и прокатят тебя на выборах…

— Да ну их в болото, — отвечает Ефим. И тут же вскрикивает: — Ай!..

— Что случилось?

— Язык прикусил.

Бекасов неожиданно ухмыляется:

— Ну так не болтай лишнего, мэр, сиди и молчи!..

Они снова выворачивают на проселок. Впрочем, это не столько проселок, сколько длинная плешь вдоль полей, наезженная тракторами. Бекасов умудряется вести «хонду» так, что она не съезжает ни в правую, ни в левую колею. Наконец они переваливают гребень спуска к реке, открывается склон, упирающийся песчаными осыпями в ширь тусклой воды. Площадь на другой стороне черна от народа. А на мосту — отсюда толком не разобрать, но впечатление возникает такое, что происходит что-то невообразимое.

— Не пойму… — вглядываясь, бормочет Бекасов.

Вновь тормозит.

Точно дождавшись этого, появляется из-за леса жидкий краешек солнца. Воздух сразу светлеет, очищаясь от сумрака, и становится видно, что мост со стороны Бельска тоже заполнен толпой, она бешено напирает, сдерживает ее лишь одинарная цепь солдат, наверное, остатки Росгвардии. А дальше, перегораживая собой весь проход, стоит грузовик, мордой проломивший перила, и с этой мордой сцеплена желтая туша автобуса, почти вертикально висящая над водой.

Как-то сразу же ощущается, что еще чуть-чуть и она, сорвавшись, тяжело ухнет вниз.

На мгновение все замирает.

Доносится лишь приглушенный пространством гул множества голосов.

Оба полицейских таращатся, разинув рты.

Ефим моргает, словно пытаясь движением век стереть эту картину.

Разумеется, ничего не меняется.

— Ну ни хрена себе закидон! — наконец изрекает Бекасов…