Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Погодите.

Женщина достала из карманов халата яркую пачку дешевых сигарет, зажигалку, торопливо прикурила, выдохнула и сощурилась на Шумера сквозь зыбкое, быстро рассеивающееся облачко дыма.

— Вы серьезно?

— Да, — подтвердил Шумер.

— Мир определенно сошел с ума.

— Я пойду?

— Я вас не держу, — сказала женщина. — Но если не брезгуете, — она затянулась, — приходите вечером на чай. Мне будет интересно с вами побеседовать.

— В сущности, я могу, — сказал Шумер.

Женщина улыбнулась тонкими губами и подала сухую ладонь.

— Вероника Михайловна.

— Сергей, — сказал Шумер, не сильно сжимая холодные пальцы.

— Приходите, — еще раз повторила женщина. — У вас, кстати, нет аллергии на картофель или на соленые огурцы?

— Нет. На это — нет.

Вероника Михайловна кивнула.

— Тогда, если не возражаете, то в семь. Это не в приказном порядке, конечно, но после девяти я работаю.

— Хорошо.

Шумер оставил хозяйку квартиры задумчиво курить в коридоре, прикрыл дверь, звякнув ведром. Странная все же дама, подумалось. Работает после девяти. Писательница что ли? Интересно было бы почитать.

Выскочив из подъезда, он быстрым шагом направился по мосткам через дорогу.

— Во второй нет никого! — крикнули ему старухи. — Сразу к Петру Петровичу несите, в третью.

— Я понял, — ответил им Шумер.

Выглянуло солнце, заиграло на осколках битого стекла, на бутылочных крышках. И здесь надо прибираться. Шумер улыбнулся. А не в этом ли смысл? Во всяком случае, ничего другого ему в голову пока не приходит.

Да, ни стратегии, ни тактики. Просто приехал. Пусть и в пятый раз. И чего Бугримов занервничал? Представление устроил. С пельменями.

Шумер поднялся на помост. Дедок, видимо, благополучно набрал флягу и укатил, видно его не было.

Что ж, второй заход.

В этот раз наполнить ведра получилось не в пример лучше. Шумер даже удивился, что его радуют такие крохотные победы. Возвращаясь к дому, он фыркал под нос, думая, что это вполне укладывается в комплекс неудачника. Раз никаких значимых достижений нет, объявляешь великими свершениями всякие незначительные пустяки и растешь в собственных глазах. Какой же ты неудачник? Ты — повелитель струи! А еще — властелин красной кнопки. И еще — замечательный водонос.

Эх, если бы из маленьких побед в свою очередь складывалась большая! По идее так оно, конечно, и должно быть, только плоскости у побед получаются разные. Сто тысяч маленьких — это ты, а большая — Пустов.

И со всеми своими победами в результате ты бежишь прочь, поездом, автобусом, случайными автомобилями, лишь бы подальше, потому что город так и не принял ни тебя, ни твои ничтожные победы.

— Петр Петрович!

Шумер стукнул костяшками пальцев в дверную накладку.

— Да-да, входите, — послышался дребезжащий старческий голос. — У меня открыто.

Шумер вошел.

— Вода.

В заставленной мебелью полутемной прихожей было тесно. Отирая бедро о боковину вплотную придвинутого к дверному проему шкафа, Шумер прорвался к комоду, а дальше мимо этажерки и двух тумбочек, водруженных одна на другую, сделал марш-бросок на открытое пространство, обозначенное газетой.

Чисто не получилось — звякнул ведром, плеснул водой.

С табурета, втиснутого в узкий простенок между предметами древнего орехового гарнитура, поднялся сгорбленный старичок в брезентовых штанах, в тельняшке и в овчинной безрукавке. На шее — колючий, сине-зеленый шарф.

— Здравствуйте, — сказал он, глядя на Шумера сквозь стекла очков близорукими глазами.

— Здрасьте, — кивнул Шумер и качнул ведрами. — Куда?

— На кухню. Вы только по газеткам за мной идите. А то наследите еще. Я специально для вас расстелил.

Петр Петрович закашлялся и зашаркал по полу тапочками, показывая путь. Голова его, облепленная пухом седых волос, покачивалась в такт шагам.

— Сюда.

Ступая по газетам, Шумер пронес ведра в кухню.

Под сравнению с прихожей она казалась на удивление просторной. Ничего лишнего. Стол, два табурета, самодельные полки. Со стен по обе стороны от окна смотрели календари — за восьмидесятый и за восемьдесят второй годы.

— Сюда переливайте, — проскрипел Петр Петрович.

Он потеснился, открывая закуток у печки.

— Так, осторожнее.

Шумер перелил воду в стоящее там ведро.

— А второе?

— Второе сюда.

Петр Петрович указал на ряд полуторалитровых банок, стоящих на столе. В каждой банке лежала то ли серебряная, то ли мельхиоровая ложка.

— Хозяин — барин, — сказал Шумер, меняя ведра.

Петр Петрович наблюдал, как банки наполняются прозрачной водой.

— Готово. Здесь еще литра три осталось, — сказал Шумер.

— Все рассчитано, молодой человек, — произнес хозяин квартиры, смещаясь к низким шкафчикам. — Откройте здесь.

Присев на корточки, Шумер сдвинул щеколду. Петр Петрович кивнул.

— Самовар вытащите.

— Здесь кастрюли есть, — сказал Шумер.

— Самовар, молодой человек.

— Извините.

Шумер вытянул из темных недр шкафчика латунный самовар с коротким хвостиком электрического шнура. У деда когда-то, кажется, был такой же. Тульский. Потом затерялся. Или до сих пор пылится на антресолях?

— Тоже на стол поставьте, — распорядился Петр Петрович.

Шумер исполнил. Владелец самовара снял крышку, наклонил его и, щурясь, заглянул внутрь.

— Промыть? — спросил Шумер.

— Так лейте.

Шумер взялся лить. Самовар забулькал и быстро наполнился под завязку. Ведро опустело.

— А я что вам говорил, молодой человек! — довольно заявил Петр Петрович. — Что значит, точный расчет!

— Тогда я пошел, — сказал Шумер, сложив ведро в ведро.

— Постойте, — Петр Петрович посмотрел на него бесцветными, преувеличенно большими из-за толстых линз глазами. — Сколько я вам должен?

Его рука полезла за пазуху, во внутренний карман безрукавки.

— Нисколько.

— Так не годится, — твердо сказал Петр Петрович, достав портмоне, — я, как человек старой формации, убежден, что каждый труд должен иметь вознаграждение.

Шумер улыбнулся.

— Не каждый. Труд может быть исправительный. Труд может быть покаянный. Труд может быть повинный.

Петр Петрович наклонил голову.

— Так вы не по своей воле?

— По своей. Просто… Считайте, что таким образом я заглаживаю вину перед родителями. Они здесь жили, в этом доме.

— Постой-постой.

Петр Петрович развернул Шумера к окну, к серому свету поверх ситцевых занавесок, и вгляделся в его лицо. Собирая морщины в гармошку, губы его раздвинулись в улыбке.

— То-то я смотрю…

— Узнаете?

— На Андрея ты похож. Точно. На Шумерова. Глаза его, — сказал Петр Петрович. — Только тебя тут все пропавшим числят. Кто-то даже говорил, будто убили тебя лет семь назад. Ходили такие слухи.