Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Я уезжал.

— Оно понятно.

Старик замолчал и посмотрел куда-то сквозь гостя.

— Так я пойду? — спросил Шумер.

— Да, — очнулся Петр Петрович. — Конечно, — он, шаркая, проводил молодого человека в коридор. — Ты уж по газетам-то не ступай, Семен. Они так, для порядку больше.

— Сергей я, — поправил его Шумер.

Петр Петрович смутился, покашлял.

— Прости, старика. Я помню, что тебя как-то на эс звали. Сергей, конечно. Память уже не та, прохудилась.

— Ничего.

— Точно денег не нужно?

Шумер протиснулся между тумбочками и этажеркой.

— Нет, — улыбнулся он. — Это ж я для себя больше. Вам завтра еще принести?

— Завтра? — удивился Петр Петрович, пряча портмоне. — Мне твоих ведер с лихвой на неделю хватит!

— Ну, тогда до свидания.

Шумер прикрыл за собой дверь, сбежал по лестнице во двор.

Хорошо! Легко. Хоть всю жизнь водоносом. Потому что без воды не туды и не сюды. Никакой стратегии! Возможно, и правильно. Всегда, в сущности, хотелось просто в удовольствие, не стремясь к всеобщей победе.

Он разносил воду, наверное, еще часа три. Везде приходилось отказываться от денег, везде бедность и стариковское, старушечье бытие лезли в глаза. Все эти штопки, салфеточки, кое-как прилаженные дверцы, немудреные хитрости и бережно завернутые в тряпочки сухари, печенье и чайные пакетики. Душа заводилась, душе хотелось чужого счастья и кардинальных перемен, но Шумер одергивал ее, как коня, вдруг решившего понести повозку.

Он улыбался, смеялся, внимательно слушал новости и жалобы и один раз не смог отказать в том, чтобы выпить чаю — чайник на старой воде был уже вскипячен, чашка налита, собеседница принаряжена. Не улизнешь.

Впрочем, беседа не продлилась и двадцати минут — старуха выболтала все, что было ей близко, получила в награду несколько участливых кивков и «да, конечно» и, устав, стала гостем тяготиться.

Шумер был понятлив.

Когда он нес воду себе, третья, подозрительная, грайя, зовущаяся Елизаветой Максимовной, показала ему на место рядом с собой на скамейке.

Шумер с готовностью сел.

— Что? — спросил он, окунаясь в душное облако застарелого парфюма.

Старуха, поправив кофту, посмотрела на него странно, опасливо. Пожевала губами.

— Всех уже облагодетельствовал?

Шумер улыбнулся.

— Так получилось.

— Через дорогу-то еще такой же дом. И дальше там…

Кивнуть получилось через паузу.

— Я знаю, — сказал Шумер.

Старуха смотрела выжидающе.

— Я схожу к ним завтра, — сказал он, вздохнув.

— Хороший ты человек.

— Смотрите, в окно залезу.

Старуха засмеялась, трясясь всем телом.

— Ой, не смеши.

Поднимаясь в квартиру, Шумер с грустью спрашивал себя, почему любое добровольно взятое обязательство через какое-то время, иногда до ужаса короткое, оглянуться не успеешь, превращается в обязанность. Причем такую, что и не отказаться, никто за язык не тянул и, умоляя, на коленях не стоял.

Вызвался? Вызвался.

Замечательно! Ой, а тут еще! Вы не могли бы, Сергей Андреевич, в инициативном, так сказать, порядке взять на себя…

На кухне было ощутимо тепло. Поленья, правда, давно прогорели.

Призрак деда, сидящего на стуле у окна, медленно оплыл при появлении, качнулась отдернутая призрачной рукой занавеска.

Шумер поставил ведра, нашел и вымыл эмалированный чайник, залил. В печи еще тлели, перемигивались угли. Разворошив их, Шумер добавил ком газетной бумаги и два полена. Огонь словно того и ждал.

Ну и хорошо.

Шумер расстегнул пальто, потом по коридору прошел в туалет — длинное, узкое помещение напротив входной двери, с замазанным окном и возвышением с дырой в полу вместо унитаза. Из дыры веяло сквозняком. Когда-то в детстве он очень боялся в нее провалиться и писал, стараясь виртуозно попасть струйкой, издалека. То есть, отступив на маленький детский шаг.

У него даже сон был, как половицы под ним расходятся, и он падает в вонючую жидкую темноту. Плямс!

Сейчас, конечно, не то. Вырос.

Он подошел ближе, чувствуя, как одна из половиц дает слабину. Интересно, что с возрастом страх просто становится четче, подумалось ему. Разум предательски искусен в том, чтобы правдоподобно нарисовать то, что может выйти на самом деле. Темнота, жижа, испарения. Быстрая смерть. Тут уж барахтайся не барахтайся, а масло, как у той лягушки, не собьется. Но не может быть, чтобы дерьмо периодически не откачивали.

Шумер помочился и накрыл дыру круглой деревянной крышкой. Пошевелил плечами, гоня озноб.

А, кстати, ведь должны откачивать. Хотя бы раз в месяц. Или раз в квартал.

В прихожей он повесил свое пальто соседом к старому, длинному, драповому дедову балахону. Или отцовскому. Уже и не вспомнить. Рукав балахона был изъеден молью.

Прогулка по комнатам окунула в прошлое. Памятные углы, в которые маленького Сережу Шумерова ставили в наказание, старый диван с прохудившейся матерчатой обивкой, где любил лежать после обеда отец, разгадывая кроссворд («Областной центр на «Б»), накрытый белой салфеткой телевизор «Горизонт», выпуклый, черно-белый, когда-то собиравший возле себя всю семью.

«Время». «Семнадцать мгновений весны». Кубок Руде Право. Кубок Известий. Чемпионаты мира. Показывает ли он еще?

Вернувшись на кухню, Шумер долго смотрел на огонь в печи. Шумела вода в чайнике, потихоньку закипая. Шумер думал о жизни и о том, что она кончается, о том, какие разные есть люди, но в большинстве своем все же слабые, какие-то неустроенные в силу глупости, характера или невезения. С чем они остаются на склоне жизни? Понимают ли, почему и как сложилась их судьба?

Впрочем, что толку понимать?

Шумер снял чайник с печи на железную подставку и принялся рыться в шкафчиках на предмет чая и сахара. Можно, конечно, потреблять и голый кипяток, он находил его вполне полезным и пил по причине безденежья довольно часто, но, честно говоря, организму уже хотелось разнообразия.

Сдвинув дверцы, Шумер чуть ли не с головой залез внутрь шкафчика, нашел глазами початую пачку краснодарского чая неведомо какого года, но расслышал звук то ли из прихожей, то ли из дальней комнаты и выглянул наружу.

Звук не повторился.

Шумер постоял, хмурясь, потянулся за чаем и тогда уже уловил точно: в отсутствие звонка кто-то шлепал ладонью по филенке.

Немощный гость какой-то, воистину!

— Сейчас.

Шумер вышел в прихожую.

— Сильнее бей, Вова! — раздался с лестничной площадки сердитый женский голос. — И не дуйся, рыбонька. Вот так!

В дверь застучали кулаком.

— Эгей! — криком сопроводила действие женщина. — Есть кто дома? Мы знаем, что есть. Открывайте.

Шумер, почесав за ухом, провернул ключ в замке.

— Собственно…

Дверь распахнулась, явив ему толстого краснощекого мальчика лет восьми с носом-кнопочкой и обиженными, мокрыми глазами. Спортивные брюки. Куртка. Белая кепка с большими синими буквами «NY». В руках у ребенка был рюкзак.