Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Кто? Бог?

— А ты неверующий?

Шумер улыбнулся.

— Не простой вопрос.

— Да уж куда проще.

— То есть, вас устраивает, что вокруг творится?

— Перед человечеством, милок, тоже никто не ставит непреодолимых испытаний. И оно, поверь, как-нибудь выкарабкается, если то ему предназначено.

Старушка за рукав отвела его в прихожую.

— Денег, извини, не дам, — сказала она.

Шумер качнул головой.

— Так воды здесь никому не нужно?

Старушка вздохнула.

— Упрямый? Вот так вот хлебом не корми, а дай доброе дело сделать? Здесь народ, извини, собрался поживший, много чего повидавший и наученный ко всяким благодеяниям относиться с подозрительностью, то есть, сразу проверять карманы — нет ли в них чьей чужой руки. Так что обмануть не получится.

— Я и не хочу, — сказал Шумер.

— А чего хочешь-то?

— Честно? Мир изменить.

— А сможется?

— Пока не очень получается, — признал Шумер. — Думаю, дай хоть воды наношу.

— Блаженный, — вынесла вердикт старушка. — Я знала такого, как ты, в точности, только постарше. Серафим Палычем звали. Ух, он по двору нашему носился! Я тогда не здесь жила, на Соболева, если знаешь, где это. Так он дня не пропускал, чтобы что-нибудь по двору не сделать. Говорил, что душа это человеческая. То за детскую площадку возьмется, песочницу сколотит, горку поставит, то клумбы под окнами смастерит, то, значит, оградку у клумб покрасит. То вообще придумал между деревьями флажки праздничные, треугольные повесить. Гирлянду по вечерам включит — чистая красота.

— Разве плохо? — спросил Шумер.

— Да нет. Только когда «камаз» строительный ненароком детскую площадку свернул, Серафим Палыч с ума и сошел.

— Думаете, и я могу также?

— Кто ж тебя, милок, знает? Ты вон за два бидончика убиться готов.

— Ладно, — сказал Шумер, — тогда — до свидания.

Он толкнул дверь.

— Погодь, — сказала старушка, — завтра приходи.

— Зачем?

— Если желание не пройдет, найду я тебе, кому воды натаскать нужно. Правда, может ты еще и дрова рубить умеешь?

— Умею.

— Все, милок, — старушка погладила его по плечу, — завтра с утра будет тебе фронт работ. Нам дрова куда как нужнее.

— Так и живете? — грустно спросил Шумер.

— Так и живем.

— А дети?

— Ты, милок, за собой следи, — сказала, выпроваживая его, старушка. — У детей, какие ни есть, своих проблем полно, осуждать их ты не имеешь права.

Щелкнул хлипкий замок. Шумер постоял на площадке, тряхнул головой, обдумывая последние слова старушки, и спустился вниз.

— Никакого права, — пробормотал он.

Какие все заботливые, когда не надо! Какая бы кровиночка ни была, а не тронь! Эту бы кровиночку к матери в квартиру и носом, носом, как шкодливую животинку. Кто это сделал, кто это сделал? Проблемы у них.

Шумер остановился, зажмурился. Злой что-то я сегодня. Нельзя.

Бугримов ждал его у колонки. Свистнул, привлекая внимание, догнал, пошел рядом, щеголеватый, в джинсах, цветастой рубашке, кожаном пиджаке. Улыбка до ушей.

— Смотрю, по старушкам пошел. Что, молоденькие уже не цепляют?

— Думай, что хочешь.

— У, сердитый. Не все что ли по твоему плану идет?

— Нет у меня плана, — резко ответил Шумер.

— Ну, понятно.

Бугримов на ходу прикурил, отправив погасшую спичку в ведро на подвернувшемся противопожарном щите. Песок элегантно поскрипывал под его желтыми, змеиной кожи мокасинами. Под ботинками Шумера — хрустел.

Пережидая, пока проедет какой-то шальной лесовоз, они остановились у насыпи.

— Как сюрприз-то? — спросил Бугримов, косясь и выдыхая дым.

— Замечательно, — сказал Шумер.

— Трахнул?

Дым сформировался в оплывающее сердечко.

— Нет.

— Это, знаешь, неуважительно, — сказал Бугримов.

Шумер повернулся всем телом.

— По отношению к кому?

— Ко мне, конечно же! Я же, понимаешь, постоянно думаю, чем тебе голову занять, визитер ты мой ненаглядный. Вдруг, думаю, девушка его отвлечет?

— А оставить меня в покое у тебя нет желания?

— Чтобы ты всем воды наносил?

— Хотя бы.

Бугримов скривился.

— Мелковато.

Они перешли дорогу. Шумер, заступая путь, остановился у ограды.

— Я был бы благодарен…

— Да пожалуйста, — поднял руки Бугримов, — здесь я не претендую. Личное пространство есть личное пространство. Номос, как говаривали греки, непреложный закон.

— Чего ждать от тебя еще? — спросил Шумер.

— Не знаю, — Бугримов в одну затяжку докурил сигарету до фильтра. — Была бы фантазия.

Он выщелкнул окурок в воздух, и тот рассыпался крохотным фейерверком.

— Занимался бы своими делами, — вздохнул Шумер, провожая гаснущие искры глазами. — Может, сейчас кто-то подтачивает твою пирамиду власти, а ты со мной возишься. Не боишься, что столкнут с вершины?

Бугримов оскалился.

— Там пигмеи. Самая большая моя проблема — это ты. Чего вот тебе неймется? Видишь же, люди живут, детей растят. Рамки существования, конечно, жесткие, признаю, но это, прости, не я, это они сами себе придумали. Да, да, я только поспособствовал. Водички, скажем, принес. А остальное — они, муравьишки человеческие. Воображение куцее, что поделать. Кроме того, что вкусно есть и сладко спать лучше всего за чужой счет, ничего не сообразили. Скажешь им: вселенная бесконечна, а мозг их это вместить не может. Зачем им вселенная? Они, если и найдут братьев по разуму, то, скорее всего, не поймут, что с ними делать. В лучшем случае приспособят под себя как дешевую рабочую силу. В худшем — ножки с крылышками поотрывают. А скажешь: вы бессмертны, так со скуки и помрут.

Шумер улыбнулся.

— Ну, наговорил.

Бугримов пожал плечами.

— Я просто пытаюсь тебе объяснить, кого ты хочешь потянуть куда-то в светлое будущее. Люди, они по земле ползают. Куда им в светлое будущее? И души у них, извини, в земле и в дерьме. Начерпали. Не поймут они. Или того хуже, поймут и возненавидят. А знаешь, почему? Потому что ты им ничего, кроме духовного роста, предложить не можешь.

Шумер затвердел скулами.

— Неправда.

— Правда, — сказал Бугримов. — Это диалектика. Или дихотомия? Предлагаешь материальное, забудь о духовном. Предлагаешь духовное, с голоду помрешь.

— Пока, — сказал Шумер, отворачиваясь.

— Извини, я к чему, — Бугримов, оставив ограду, мгновенно возник перед ним на мостках. — Пять секунд! В личное пространство не лезу, но у нас сегодня среда? Среда. А я хочу вручить тебе приглашение на пятницу. Я, собственно, ради этого приглашения тебя и караулил. В эту пятницу, в пять часов вечера.

Он сунул в ладонь Шумеру светлую прямоугольную карточку. Над золотым тиснением из цветов и ветвей в строгом строю стояли черные буквы.

«Приглашение».

— Куда? — спросил Шумер.

— На творческий вечер.

— Чей?