Андрей Кокоулин - Секретарь

Здравствуйте, капитан Усатов. Разрешите ваши… э-э-э, доку… Извините, что-то мне дурно. Глаза у вас странные. Я пойду? Да, спасибо.

А что? Очень может быть.

Не успел Лёшка вернуться в комнату, как в дверь стукнули костяшками пальцев.

— Алексей?

— Сейчас.

Лёшка натянул футболку и джинсы. За дверью в тёмном мундире и в брюках в серую полоску стоял Мёленбек.

— Ты почему не спишь? — недовольно спросил он.

— Так всё, проснулся, — ответил Лёшка, приглаживая мокрые волосы.

— Времени — пять утра.

— Я просто вчера рано лёг.

Мёленбек шевельнул губами.

— Позавтракаешь со мной?

— Ага.

Они прошли в обеденный зал. Мёленбек включил свет. Скатерть на столе была усеяна крошками и темнела каплями жира. В раковине возвышалась гора посуды. Кастрюли и широкие блюда из-под курицы ждали рядом своей очереди.

— Ну не свиньи ли? — вздохнул Мёленбек.

Ладонью он начал осторожно, чтобы не испачкать мундир, сгребать крошки к краю стола. Лёшка подставил мусорное ведро.

— Помой лучше посуду, — сказал ему Мёленбек. — Здесь я сам.

Крошки посыпались на пластиковое дно.

Лёшка включил воду, выковырял из вороха тарелок губку и выдавил на нее несколько капель моющего средства.

Мёленбек обогнул стол.

— Не хочешь меня о чём-нибудь спросить?

— Хочу, — сказал Лёшка.

— Спрашивай.

Лёшка убавил, чтобы не слишком шумела, воду.

— Вы специально меня сейчас подкараулили?

— Здесь, в этом особняке, — сказал Мёленбек, остановившись, — я чувствую малейшее движение ца. Мне не надо тебя караулить, Алексей. Я знаю, где ты, где Иахим, что делает наш ехидный степняк-мехе и в какой тональности храпит Эран Мальгрув. Ещё я очень плохо сплю здесь, к твоему сведению.

— Спите одетым?

Мёленбек приподнял ведро.

— Алексей, — улыбнулся он, сковырнув со скатерти подсохшую макаронину, — как ты думаешь, я сказал о том, что плохо сплю, не учитывая, во что одет? Неужели я произвожу впечатление человека, который настолько недальновиден? Помнится, мы с тобой уже несколько раз говорили о смыслах, которые люди вкладывают в свои слова. Разве я сказал о своём состоянии для того, чтобы ты задал глупый вопрос?

— Простите.

Лёшка покраснел и принялся оттирать губкой края добытой из раковины тарелки. Действительно, мог бы и подумать! Стыдно, на самом деле.

— Тогда, — продолжил Мёленбек, — цель моя была, наверное, другая. Хотелось бы послушать твои версии, Алексей.

Давая себе время поразмыслить, Лёшка секунд десять смывал пену с тарелки.

— Ну, возможно, вы хотели проверить, — сказал он, — не прибавилось ли во мне ума. — Мёленбек хмыкнул. — И узнали, что с глупым вопросом, мной заданным, нет, не прибавилось.

— Годится. Вторая версия.

— Вторая? — Лёшка сдавил губку в ладони. — Ну, например…

— Первое, что приходит в голову, — потребовал Мёленбек, переходя к дальнему концу стола.

— Что цель состояла в том, чтобы я как можно скорее забыл про мысль о контроле и включился в разгадывание на ходу придуманного ребуса.

— Интересно, — кивнул Мёленбек. — Но нет логики. К тому же нарушена временная последовательность событий. Во-первых, я сразу признал, что от меня нет тайн в особняке. Так? То есть, смысловая конструкция провисает мгновенно. Во-вторых, я предложил тебе рассмотреть версии, когда, кажется, вполне обосновал нелепость твоего вопроса об одежде. Или ты предполагал, что я предпочитаю ходить по дому в одних трусах?

— Многие так и ходят, — негромко сказал Лёшка.

— Третья версия.

— А подумать?

— Хорошо, — сказал Мёленбек. — Три тарелки.

— Это как?

— У тебя есть время подумать, пока ты моешь три тарелки. Только не слишком усердствуй.

Щелкнула кнопка электрического чайника.

Так. Лёшка загремел посудой. Появился смысл выбрать тарелки погрязнее. С жиром, с соусом, с остатками еды. Чтобы подольше. Эран, конечно, крутой мечник, великан, но ничего не оставляет, молотит всё подчистую. Наверное, детство было голодное.

— Я готов.

Лёшка выставил на бортик раковины три разнокалиберные тарелки. Мёленбек заглянул, кивнул одобрительно, прихватил только что вымытое блюдо.

— А я пока соображу что-нибудь к чаю.

Он достал из кармана ангрим, кристалл-кладовую.

Итак, версия. Лёшка сунул первую тарелку под струйку тёплой воды. Висящее чуть сбоку зеркало показало, как Мёленбек, задирая бороду, будто фокусник выхватывает из воздуха пальцами румяные продолговатые пирожки. Один, правда, разломился и просыпался на стол красными ягодами.

— Шикуак! — выругался цайс-мастер.

Лёшка фыркнул.

Итак… Если с самого начала. Мёленбек сказал мне, что он плохо спит. Зачем он это сказал? Потому что я не спал? Чтобы показать мне, что я в этом не одинок? Поддержать, так сказать, солидарно. А зачем меня в этом поддерживать? Я вроде не жаловался. Или это как-то связано с моим состоянием вчера?

Лёшка смыл пену с тарелки.

Блин, что-то я быстро мою, подумалось ему. Притормози, секретарь. Тарелка встала в сушилку, и Лёшка взял следующую. Отражение Мёленбека на мгновение пропало из поля зрения и вернулось со вскипевшим чайником.

Что он вообще хотел сказать?

А может не стоит искать скрытый смысл? Я вот что, всегда с глубоким смыслом говорю? Ни фига! Мы, когда с Женькой треплемся, вообще, бывает, ни о чём не думаем. Так, обмениваемся междометиями, греемся на солнце, прихлёбываем по чуть-чуть. Если хорошо, зачем какой-то смысл наворачивать?

Только вряд ли Мёленбек будет что-то делать просто так.

Значит, что? Ему плохо здесь, это не его мир. Тогда, получается, это он мне жаловался? Объяснял, почему не спит сам?

Блин, вторая.

Лёшка с некоторым удивлением воззрился на чистую, поблёскивающую отражением потолочной лампочки тарелку в своих руках.

— Алексей, — окликнул его Мёленбек, — у тебя процесс остановился.

— Да-да.

Лёшка капнул ещё средства.

— Ты уже созрел? — спросил Мёленбек, разливая кипяток по расставленным кружкам. — А то у меня всё готово.

— Почти.

Лёшка выжал пену из губки.

Версия. Она же необязательно должна быть правильной? Важно просто понять… Выйти бы, конечно, в ойме и там сосредоточиться. Мёленбек, он сказал, что не спит. Зачем? Зачем люди вообще говорят такие вещи? Я не сплю, у меня зуб болит, мне опять не повезло… Какой-то набор жалоб…

Блин! Нет, оладушек! Люди ищут участия, понял Лёшка, затирая под водой тарелочное донце.

Даже говоря как бы мимоходом, всё равно ждут, что ты разделишь с ними их боль и неудачи. А Мёленбек? Он именно этого…

Нет, улыбнулся Лёшка. Для Мёленбека — это доверие. Он показывает, что доверяет мне. Раскрывает секреты, которые предстоит хранить секретарю. Они, может быть, мелкие, но составляют часть его жизни.