Андрей Кокоулин - Секретарь

— Я могу идти? — спросил Лёшка.

— Куда?

— За шваброй и ведром.

— Постой, — остановил его Мёленбек. — Алексей, пойми, это не желание как-то досадить. Мы все зависим от тебя. И поэтому нуждаемся в отдающем себе отчет секретаре, а не в мальчишке, у которого снесло голову от открывшихся возможностей.

— Я понял, — сказал Лёшка, — я подумаю.

— Иди.

Стукнула створка.

— Ты слишком строг, Солье, — сказал Штессан, едва Лёшка вышел.

Его хрипловатый голос был хорошо слышен в коридоре.

— А вы, кажется, слишком мягки, мечники, — парировал Мёленбек. — Кого вы хотите получить? Размазню? Парня, который по собственной глупости сунет голову в петлю и поймёт это, когда будет слишком поздно?

Лёшка застыл у стены рядом с дверью, боясь выдать себя даже дыханием.

— Друга, — сказал Мальгрув.

— У нас нет времени на дружбу, — сказал Мёленбек. — Он — секретарь. Вы видите в нём сына, младшего брата, сквира, но это не так. Он — секретарь, и из этого, мои дорогие, вытекает все остальное.

— Солье, ты не прав, — сказал Иахим. — Не важно, кого я вижу. Важно, что он старается. Важно, что Ке-Омм для него не что-то неведомое там, за слоем, за отражением, не чужая земля и не чужой мир.

— Ты думаешь, он готов отдать жизнь за нас? — спросил Мёленбек.

Лёшка похолодел.

— Странно, Солье, — хмыкнул Штессан. — Ты вроде не самый последний цайс-мастер и должен хорошо разбираться в людях. Неужели ты не заметил этого до сих пор?

Мёленбек помолчал.

— Нет, — сказал он. — А ты, Иахим?

— Я знаю это так же точно, как то, что я ещё жив.

— Не, — уточнил Мальгрув, — сначала он убежит, но потом вернётся. И всех спасёт. Ну, если будет, кого.

— Сговорились? — спросил Мёленбек.

— Серьёзно, Солье, он — хороший парень, — сказал Штессан.

— Ага. Только подслушивать любит, — вздохнул Мёленбек.

Установилась тишина.

Ни жив ни мёртв, Лёшка отступил в глубь коридора и медленно, ожидая разоблачающего окрика в спину, двинулся в сторону туалета. Впрочем, ни Штессан, ни Мальгрув так и не выглянули из зала.

Лёшка не услышал, как Мёленбек, постучав пальцами по столу, сказал:

— Ладно, ребята, я сделаю, что смогу, обещаю.

— Это он кому? — спросил Штессана Мальгрув.

— Нам, — сказал Иахим.

— Да ты что?

— Хватит, Эран! — поднимаясь, стукнул пальцами по скатерти Мёленбек. Посмотрел на вытянувшегося вверх, торопливо дожёвывающего великана, на Иахима, задумчиво почёсывающего себя в подмышке, и добавил: — Клоуны.

— Это что, уже кончаем придуриваться? — безмятежно поинтересовался Мальгрув.

— Да.

— Совсем-совсем?

Мёленбек наклонил голову.

— А что?

— А если всё-таки нравится?

Лёшка тем временем налил в ведро воды и понёс его в прихожую, к входным дверям, решив начинать оттуда. Он обнаружил, что дверь наружу открыта, а на крыльце стоит Аршахшар и, приспустив штаны, мочится на траву.

— Ай, Алексей-мехе, — обернулся степняк, не прекращая своего занятия, — совсем рано встаешь, пугаешь.

— Туалет же есть, — хмуро сказал Лёшка.

— Земля должна знать, кто по ней ходит, — сказал Аршахшар.

— Ясно.

Лёшка вынес коврик для обуви на крыльцо, встряхнул и оставил там лежать.

— Что делаешь? — закончив свои дела, Аршахшар шагнул в дом.

— Не видите, полы мою, — ответил Лёшка.

— Ай, Алексей-мехе, — поцокал степняк, — воины полами не занимаются.

— А я не воин, — Лёшка окунул тряпку в ведро, — я секретарь.

Аршахшар потоптался рядом, глядя, как Лёшка, отжав тряпку, наматывает ее на перекладину найденной в туалете швабры, похлопал ладонью по свежеокрашенной стене.

— И ты же красил?

— Штессан. Я лишь помог немного.

— А этот… здоровяк?

— Он не красил.

— Вот он — воин.

— А вот если вы оказались один, — прищурил глаз Лёшка, — и что — не сготовите себе, не наведёте порядок, одежду не постираете?

— Алексей-мехе, для этого женщины есть. У мужчины в степи есть только конь, он за ним ухаживает. Всё остальное женщина-кенэ делает — калак ставит, яму копает, посуду лепит, кизяк собирает. Дети тоже на ней.

— А если нет женщины?

Аршахшар фыркнул.

— Ай, Алексей-мехе, хитрый, да? Если нет женщины, воин садится на коня и добывает её!

— А если не добудет?

— Умрёт.

— Тяжёлая доля.

— Много моего народа пропало так.

— Там завтракают, — сказал Лёшка.

— Ветра в твои руки, Алексей-мехе.

Аршахшар, чуть косолапя, направился по коридору к обеденному залу, скрытому створками, но, сделав три шага, на цыпочках вернулся обратно, прижал палец к губам и показал Лёшке выйти на крыльцо.

Лёшка повиновался, степняк поспешно прикрыл дверь.

— Будь очень осторожен, Алексей-мехе, — сказал он, прижимая плоский нос к Лёшкиному уху. — Гугуц-цохэн — коварный человек.

— И что? — покрываясь мурашками, спросил Лёшка.

От Аршахшара пахло остро, потом, горькой степной травой, заношенной одеждой.

— Ты думаешь, — прошептал Кортоз, — он с тобой возится, потому что добрый? Ты у него не первый секретарь, Алексей-мехе, далеко не первый. А где остальные? Не хочешь его спросить? Куда делись?

— Наверное, умерли, — сказал Лёшка.

— Ай, молодец!

Аршахшар потрепал его по макушке и, косолапя, зашёл в дом, словно сказал всё, что хотел. Басторз!

Звякнуло ведро.

Какое-то время Лёшка смотрел на траву, на пеньки и асфальтированную дорожку, серым языком ныряющую под створки ворот, а видел лишь кривую улыбку Аршахшара.

Чего сказать хотел? Какую правду от себя донести? Что его, Лёшку, просто используют? Так это и ежу понятно. Он за это заработную плату получает. Вообще-то быть секретарём ему нравится… Нравилось?

Лёшка закусил губу, вспомнив, что выговаривал ему Мёленбек.

На самом деле, обидно. Будто он только что из детского сада. Сами дурака валяют, а указывают — ты никто, ты сквир, думай головой, почему мы вокруг тебя выплясываем. А чего, действительно, выплясывают? Чтобы он думал головой? Или за всем этим стоит нечто другое? Штессан только вступился в конце. Ну и Мальгрув…

— Любуешься?

Иахим был тут как тут. Неслышно вышел на крыльцо, встал рядом, жилистый, в одних штанах, шрам на щеке, птица-змея на плече, чуть ниже Лёшки даже, а словно сантиметров на двадцать выше.

И ухо — неправильное.

— Дышу.

— Понятно, — Штессан повернул голову, и Лёшке стал виден его затылок.

Под черными волосами проглядывал, приподнимая их, заживший рубец.

— Я вполне взрослый, — сказал Лёшка.

— Так-то да, — Иахим улыбнулся и положил руку ему на плечо. — Ты только не обижайся на Солье, Алексей. Он иногда резкие вещи говорит, а понимание его правоты приходит позже. Он мыслит по-другому.

— Ага.

— Пойми, нам важно вернуть Ке-Омм. А Солье — последний, кто это может сделать. И ради Ке-Омма он пожертвует многим.