Андрей Кокоулин - Секретарь

— Алло?

Голос у мамы был какой-то странный.

— Мам, привет, — сказал Лёшка.

— Лёш, — сказала мама и всхлипнула, — а мне Рома только что позвонил.

— Это хорошо? — осторожно спросил Лёшка.

— Ну а как ты думаешь?

— Думаю, хорошо.

— Он сказал, придёт сегодня или завтра. На чай.

— Так хорошо же!

— А последний раз полгода назад звонил, под Новый Год. Будто мы ему никто, будто я… Вот заявится, я ему ремня дам, честное слово!

— Мам, — сказал Лёшка примирительно, чувствуя, как мамин голос вибрирует от обиды, — так он потом ещё полгода звонить не будет.

— А пусть! Взрослый уже. Головой должен думать. Спелись там с отцом.

Лёшка поспешил прервать тему отца.

— Мам, я как раз могу зайти в магазин и купить что-нибудь по этому случаю. Меня отпустили на два дня, — сказал он.

— Ты там ничего не сломал? — забеспокоилась мама.

— Нет, даже премию дали.

Лёшка миновал улицу Гусака и с телефоном у уха медленно побрёл дальше.

— Серьёзно? Это хорошо, — сказала мама. — И не надо будет занимать у Галеевых. Тогда купи бёдрышек куриных, две упаковки, вы же раньше любили, я пожарю, потом макарон и десяток яиц. У тебя хватит денег?

— Ага.

— Ты точно Лёша, мой сын?

— Чего?

Мама рассмеялась.

— Шучу. Не слушай меня.

Лёшка фыркнул.

— Так слушать или не слушать?

— Теперь слушай. Ещё купи килограмма полтора помидор и, если найдёшь, нашей местной «докторской» хотя бы килограмм. Которая «С подворья». Будет на бутерброды и оливье.

— Понял.

— То есть, ты домой сейчас?

Лёшка прикинул.

— Если без спешки, то, наверное, точно доберусь до одиннадцати.

— Тогда в обед поешь суп, хорошо? И брата покорми, если он придёт. Я буду к пяти, к четырём точно не успею. Пусть Рома меня подождёт.

— Хорошо.

— Всё, целую.

Мама отключилась.

Ковыряясь в телефоне, Лёшка добрался до Гусарской, где гусарами и не пахло, посмотрел на светофор впереди, на выкаченные к обочине контейнеры, ожидающие мусоровоза, на высунувшуюся по пояс женщину в ярко-жёлтых резиновых перчатках, моющую окно на втором этаже. Где там арка с Пыхарем и Липой? Метрах в двадцати? Стоит ли вообще…

А чего я, собственно, боюсь? — подумал Лёшка. Что выскочат эти самые Пыхарь и Липа и примутся меня бить? Тут другого бояться надо.

Вспомнив о возможной слежке, он сделал несколько тихих шагов и выглянул из-за угла. Никого. Никто не прыснул в кусты, не отвернулся, с интересом изучая окрестности, не схватился судорожно за газету, перевернув её вверх тормашками. Даже какой-нибудь убитый седан не дал, разворачиваясь, по газам.

Скукота.

Кстати. Лёшка набрал в телефоне Женьку Журавского. Жижа ответил после доброго десятка долгих гудков.

— Вот тебе не спится, Сазон!

— Так девять уже!

— Блин, выходной же, Сазон. Вы-ход-ной!

— Разговор есть.

— О, Боже!

Судя по звукам, Женька сел на кровати. Что-то у него там шлёпнулось, заиграла какая-то мелодия.

— Слушаю тебя.

— Это не телефонный разговор.

— Оп-па! — внезапно осипшим голосом сказал Женька. — Они — наркодилеры!

— Кто?

— Эти твои иностранцы в особняке.

— Женька, ты того? — спросил Лёшка. — Ударился?

— Нет? Жалко, — разочарованно протянул Журавский. — Я как раз вчера статью про Эскобара и его картель читал.

— Ага, так он и полез в наши кущи.

— Его застрелили в девяносто третьем.

— Тем более! В общем, Женька, через час-полтора подходи к моему дому, на наше место…

— К беседке? О, слава богу, что не сейчас! — обрадовался Женька. — Мне ещё полчаса, как минимум, заспать, и я буду как огурчик.

— И Тёмычу позвони, ага?

— Если Тёмыч полночи демонов гонял, то фиг ты до него дозвонишься.

— Я же не просто так.

— Ладно, попробую. Значит, мы к десяти тридцати в беседке?

— Ага.

— Тогда всё, я оффлайн.

Женька отрубил связь. Лёшка заметил впереди продуктовый магазин, кажется, уже открытый, и ускорил шаг.

Мысли его вернулись к Ке-Омму.

Думаем дальше. Если опираться на учебник истории, то есть, на то, что и как происходило в нашем слое, то Кристоф Лакке Твердый был, наверное, как Иван Грозный у нас. Объединителем земель. Основателем королевства.

Маг-мастер Солье Мёленбек состоит на службе. Владетели кошалей и отдалённых областей принесли вассальные присяги. Примерно так.

Лёшка остановился.

Странно, подумалось ему. И Иахиму, и Эрану я готов верить безоговорочно. Я привык к ним, хотя не провёл рядом и недели. В них чувствуется что-то простое, безыскусное, правильное. Даже в дуракавалянии. С господином Мёленбеком сложнее — в его словах всё время приходится искать подвох, испытание, расчёт, но в конце концов…

А если они там, у себя, рубили и жгли крестьян?

Я же не знаю. Я сужу с их слов. Верю их словам. Не слишком ли безответственно для секретаря? Блин, я вот готов вместе с ними спасать Ке-Омм от Шикуака. А они? Они готовы? Мёленбек вроде заявил, что ему его мир, его отражение важнее.

Не об этом ли степняк предостерегал?

Три недели — и нет их. И всё. Делай, что хочешь, накручивай себе в голове, что хочешь, живи дальше, как будто ничего не было.

На душе сделалось муторно.

Напрягая мышцы живота, Лёшка попробовал толкнуться за слой, в ойме, но упёрся словно в ледяную стену. Бум-м! — и никуда. Бум-м! — и назад. Только «бум-м!» беззвучное. Ца не чувствовалось совсем. Господа, Алексея Сазонова можно брать тёпленьким. Мурза! Катафот! Дикий! К вашим услугам.

Ладно, решил Лёшка, это после.

В магазине он, ранний покупатель, с сетчатой корзинкой, прихваченной на входе, прошёл между полок, выбрал две пачки макарон, дальше добавил десяток яиц, в мясном отделе, подумав, взял к двум упаковкам бёдрышек ещё крылышки, которые любила Динка. У кассы разжился шоколадкой.

Сонная женщина-кассир пропустила покупки через сканер, и долго, недовольно кривя губы, выковыривала сдачу с пяти тысяч.

— Вы как знаете, когда с такими деньжищами прийти!

— Я не нарочно, — сказал Лёшка.

— Все так говорят!

Женщина отсчитала пятисотки и сотки, высыпала несколько кружков десятирублёвых монет.

— Спасибо.

Лёшка сложил продукты в пакет. Килограмм пять по весу. И это через три микрорайона топать. Нет бы в магазине поближе купить! Мозги что-то поздно включаются, переключатель проржавел. Маршрутку что ли поймать?

Мелочь звенела в заднем кармане, тёрлась о брошь.

Лёшка дошкандыбал до следующего перекрёстка и повернул к Полярной. Переулок был узкий и тёмный, они пропустили его с Ромкой, когда Лёшка возвращался от тёти Веры, и прохода в нём раньше не было. Остатки забора торчали слева. Дома подступали к проезжей части, оставляя для прохода пешеходов тонкую тротуарную полоску — двоим не разойтись.

Бёдрышки и крылья холодили кожу через пакет и джинсы. Трое мальчишек, шумно крича и споря, прокатили на велосипедах.