Андрей Кокоулин - Секретарь

— Он не умер!

— Умер! Третий фильм посмотри!

— Я смотрел!

Вроде и хорошо.

Вокруг обычная жизнь, суббота, город просыпается, дышит летом, пахнет сдобой и стриженной травой, кошка глядит из подвальной дырки, садится в припаркованный на обочине «форд» крупный, сердитый на вид мужчина, за ним из подъезда выбегают в спешке накрашенная женщина и девочка с собачкой на поводке.

А в груди — холодно. Неуютно.

Будто воткнули льдистый клинок и сломали его у рукоятки, оставив кусок железа в теле. Не видно, но чувствуется. Какая-то гадость. Совсем не ойме, не переход за слой. Другое. Жуткий обломок даёт о себе знать, кусая резким холодом сердце и сковывая дыхание.

Если попытаться выделить, отчего, и не разберёшь наверняка. Всё смешалось. Здесь и слова Аршахшара, и Мёленбек, и Ромка, и тётя Вера, и мёрзлая громада чужого мира, и Ленка, и пустота, когда из без пяти минут супермена превращаешься в обычного человека, и Шикуак, плетущий сети в Замке-на-Краю, и навалившееся ощущение ответственности, где, кажется, вот-вот облажаешься, потеряешь, упустишь что-то важное…

Время уходит.

Лёшка выдохнул, мотнул головой. Ничего! Не сдаваться же сразу! Да, тревожно. Тревожно! Он вдруг понял, что лучше всего его состояние описывает именно это слово. Тревожно! И что? И сразу лапки вверх?

Нет ца — значит, нет ца. Обойдёмся пока и так. И вообще, это от курицы холодно! И переулок мрачный!

Он дошёл до Полярной, до новостройки, незаметно выросшей на месте обветшавшего деревянного дома ещё тридцатых что ли годов. Супермаркет на первом этаже был открыт. Покупатели с тележками за витринными стёклами ненавязчиво рекламировали богатый продуктовый ассортимент.

Повторяя про себя: «Помидоры и колбаса», Лёшка сложил пакет в ячейку хранения и, взяв ключ, двинулся по проходу за турникеты. Маме можно оливок зелёных, подумалось ему. И батончиков, наверное, Динке с Ромкой.

Он пофыркал на собственную серьёзность. Взрослый, блин, аж кошмар! С другой стороны — приятно осознавать, чего уж. Не с бухты-барахты человек, не одинокий корсар, социальное существо.

«Докторскую» Лёшка нашёл сразу, взвесил махом на пятьсот рублей. Батон колбасы наперевес — и ты ни дать не взять подносчик снарядов. Банка оливок — граната, «сникерс» — обойма.

С помидорами, правда, не повезло. Во-первых, они были ужасно дорогие. Испанские, кажется. Во-вторых, их расфасовали по пластиковым коробочкам, по четыре-пять ягод на веточке. Полтора килограмма набрать — коробок десять получится. Мама такую щедрость идиотскую точно не поймёт.

Он сам бы не понял.

Значит, время помидоров придёт ближе к дому. Подумав, Лёшка прихватил ещё двухлитровую бутыль кваса. Для Женьки с Тёмкой. Журавский, конечно, проголосовал бы за пиво. Но обойдётся. В супермаркете без паспорта не продают.

Заиграл, завибрировал в кармане телефон. Лёшка приложил трубку к уху.

— Да?

— Лёша, — сказала мама, — ты к тёте Вере завтра как? Она перчатки почти сделала. Сказала, можно или сегодня вечером, или завтра днём.

— Без проблем.

— Только ты с Ромой согласуйся, пожалуйста.

— Если что, мы вдвоём сходим, — сказал Лёшка.

— Ну, тогда всё.

Мама отключилась.

Лёшка расплатился за покупки (тысяча — гуд бай), затолкал их во второй пакет, достал из ячейки первый. Там — пять килограмм, здесь, наверное, два с лишним. Чувствительно, если через пол-города почти тянуть.

Жалко, ца нет. Так бы десять метров в ойме, два метра в реальности, глядишь — и не тяжело. Или в ойме семь килограмм все равно семь килограмм? Теперь, блин, не скоро и проверишь. В смысле, не таскать же пакеты с собой до момента, когда ца проклюнется.

Освободившись от мелких облаков, прыгнуло вверх солнце. Прокатила поливочная машина, сбивая водой песок и пух к обочинам, к решеткам слива. Какой-то малолетний карапуз на трёхколесном велосипеде чуть не наехал на Лёшку, вырулив на тротуар со двора.

— Ну-ка назад! — сказал ему Лёшка.

— Здесь можно ездить, — парировал карапуз.

— Видишь, дорога близко?

— Ну и что?

Карапуз развернулся и укатил обратно во двор.

До Первомайской Лёшка раза три или четыре перекладывал пакеты из руки в руку. То ли с непривычки, то ли такой дохлый стал. Ну и как секретарь тоже блеснул умом. Впрочем, домой он всё равно добрался ещё до десяти. Сложно ли умеючи?

Динки не было, усквозила, наверное, к подружке со свинкой.

Лёшка сбросил кроссовки и прошёл на кухню. Распихал продукты по отделениям холодильника, сунул нос в кастрюлю на плите — ага, супешник с курицей. На скорую руку слепил себе бутерброд из хлеба и ломтика купленной колбасы. Зажевал. Всё? Всё. Блин, помидоры ещё где-нибудь посмотреть.

Две тысячи Лёшка положил в кухонную тумбочку. И, как минимум, полторы тысячи оставалось на личные текущие расходы. На мороженое и Женьке в долг, если попросит. Эх, если б можно было ца прикупить! А так, в сущности, и тратить некуда. То есть, с прошлой недели — было куда, а сейчас… Как там в каком-то фильме произносилось: «Мелко, Хоботов!». Так вот, мелко, Сазонов. Всё как-то мелко.

В своей комнате он сменил носки, переложил брошь отдельно от мелочи. Сколько не тискай в кулаке, не три между ладонями — холодная. Но это, ладно, это тоже до завтра. Алексей Сазонов — терпеливый секретарь. Господин Кромваль ещё получит возможность воплотиться по своему хельманне. Прихватив квас, Лёшка обулся и запер квартиру.

С торца дома пробегала дорожка, которая делала изгиб перед оградой детского садика и упиралась в автостоянку. Торец был глухой, ни одного окна, на углах домовым управлением лет пять уже как были высажены сирень и шиповник. Тогда же появилась и беседка — скамейка под навесом и дощатый стол.

Место, впрочем, популярностью особой не пользовалось. Во-первых, солнце заглядывало туда редко. Во-вторых, никакого уединения не получалось — проходящие по дорожке в детский сад и далее, к магазинам, а также обратно наблюдали всё воочию и, если что, комментировать не стеснялись.

Одно время мужики там резались в домино, но им тоже оказалось неудобно — вторую скамейку напротив не поставишь, а сбоку — не сирень же вырубать?

Женька уже сидел, откинувшись на дуги дырявого навеса. Прикид его составляли широкие мятые штаны, рубашка с коротким рукавом и жилетка с многочисленными карманами, которая у него прозывалась «вассерманкой».

— Привет, — сказал Журавский.

— Привет.

Они пожали руки. Лёшка поставил на стол бутылку кваса.

— Хо! Чувствую, серьёзный будет разговор, — придвинулся Женька.

— Ага. А где Тёмыч?

— Обещался.

Подставив ладонь под щёку, Женька какое-то время с сомнением изучал этикетку. Лёшка выудил из кармана куртки «сникерс».

— Это тебе.