Андрей Кокоулин - Секретарь

Вроде бы сначала налево…

Разбегались линии дорог, пропадали у гор, обозначенных частыми зубцами, возникали, уводили куда-то в пустоту синие, черные и красные стрелки, точки, вязь непонятных значков (слов? сокращений? цифр?) темнела то там, то тут.

Лёшка зажмурился.

— Не помнишь? — спросил Мёленбек.

— Сейчас.

Так, мраморная арка, каналы, рыжая скала, исполин каменный без головы. Только вот между третьей и четвертой или между второй и третьей? Скрепы-то похожи одна на другую, а уж кружки, их символизирующие…

— Алексей.

— Да.

— Ты помнишь или нет?

— Приблизительно.

— Это потому, — назидательно сказал Мёленбек, — что в тебе сейчас нет ца.

— Мне бы ориентир.

Лёшка снова приник к карте, изучая значки.

— И?

— Ну, вы же тоже видели путь!

Мёленбек посмотрел на Лёшку.

— Я видел движение ца. И ощущал, что с ним происходит. Но если бы я видел твой путь, ты был бы мне не нужен.

— Мне бы только начальную точку!

Мёленбек вздохнул.

— Всё, Алексей, ты свободен.

— Господин Солье!

— Мы только теряем время. А у нас его исчезающе мало.

Лёшка опустил голову.

— Извините.

— Ничего, — Мёленбек принялся сворачивать карту, — я где-то так и предполагал. Ладно, не бери в голову. Я сам виноват.

— Я могу потренироваться со Штессаном и Мальгрувом.

Брови владельца особныка взлетели.

— Без ца? Господин юный секретарь, идите-ка вы домой! — раздраженно сказал он.

— Опять?

— Да!

Скрученная карта отправилась под стол.

— Я только и делаю, что хожу домой! — сказал Лёшка, которого разозлило, что его, чуть что, отправляют из особняка. — Появляюсь, получаю хельманне и ухожу. А всё остальное как-то мимо, сквозняком.

Мёленбек неожиданно улыбнулся.

— Может, в этом и есть мой расчёт?

— Вы серьёзно?

— Вполне.

Лёшка почувствовал, как дышит жаром лицо.

— То есть, главное — удалить меня отсюда?

— Нет.

— Но я, получается, здесь не нужен!

Мёленбек вышел из-за стола.

— Ох, Алексей, опять ты мыслишь через себя, — он несколько секунд рассматривал кусающего губы Лёшку, потом легко стукнул его перстнем по лбу. — Пустота! Предположи хотя бы, что ты мне не здесь не нужен, а там, — показал он в сторону окна, — нужен.

— В городе?

— В городе.

Лёшка потёр стукнутый лоб.

— Почему?

Мёленбек принялся загибать пальцы.

— Первое, как ты правильно заметил, хельманне. Видимо, механизм извлечения взводится и срабатывает оптимальным образом где-то на границе сред, в переходе слоёв. Сам не заметил? Эх, чему и кого я учил? Второе: удаление тебя, как мощного источника ца, из особняка, мешает ледяным тварям и прислужникам Шикуака, вроде Итерварра, на него точно навестись. А они наводятся, Алексей, они, боюсь, сейчас мой карман ищут изо всех сил.

— Во мне же нет ца, — буркнул Лёшка.

— Ну, я, наверное, не точно выразился, — сказал Мёленбек. — Есть в тебе ца, много. Огня нет. Это как если в свече фитиль пальцами перехватить. Свеча-то вроде никуда не делась, а темно. Пока трут или уголёк не поднесёшь.

— То есть, я — свеча? И что же тогда трут?

— Время. Ты разве не чувствуешь?

— Не знаю.

— Алексей, поверь, — сказал Мёленбек, — мне нет смысла что-то от тебя скрывать. Сам-то подумай, секретарь. Тем более, я даю тебе лишний день побыть с родными и близкими. Разве это плохо? По-моему, это лучшее, что может быть в жизни. Всё, иди.

Он развернул Лёшку к двери.

— И когда обратно? — обернулся тот.

— Как в ойме сможешь выйти.

Мёленбек открыл дверь.

— То есть, в понедельник?

— Или завтра, ближе к вечеру. Я точно не знаю. Это ты должен чувствовать. Чей, в конце концов, это огонь?

— Мой, — вздохнул Лёшка.

— И хельманне возьми, — догнал его в прихожей голос Мёленбека.

— Блин!

Лёшка, уже обувший одну кроссовку, стряс её обратно. Влажный линолеум на полу едва не подвёл, заставив чувствительно приложиться к стене плечом. Комната. Хельманне, телефон, ключи и деньги. Кубик — в ящик стола.

Мельком Лёшка ещё раз осмотрел брошь. Хорошо бы действительно Кромваля вытащить, если он жив. Серьёзный мужик. Тёмный камень имел продолговатые грани и медную, кое-где позеленевшую оправу.

— Уходишь, Алексей-мехе? — застал его в дверях Аршахшар.

— Гугуц-цохэн, — развёл руками Лёшка.

Степняк прищурился.

— А вернёшься?

— Куда я денусь? — рассмеялся Лёшка.

— А не поймёшь тебя! То ты злой, то глупый, как сейчас, — Аршахшар склонил голову набок. — Обнимемся?

— Зачем?

— Ещё спрашиваешь, когда уходишь! — возмутился степняк. — Традиция! В наших краях с Пельметгуя, отца степи, так заведено.

— Ну, как хотите.

— И правильно! — Аршахшар облапил Лёшку, стиснул до хруста в рёбрах. — Отец степи как учил? Обними человека, втяни его запах — он с тобой незримым духом в калаке жить будет. Обязательно вернётся!

— Типа гарантии что ли?

— Видишь, сам знаешь.

Степняк заулыбался, отпустил.

— А что гугуц-цохэн? — спросил Лёшка, поводя плечами.

— Ай, Алексей-мехе! Не о нём думай, о себе думай! Своим ветром живи. Гугуц-цохэн — хитрый, а ты будь ещё хитрее.

— Да я, в общем-то…

— Всё, иди.

Аршахшар отвернулся, утратил интерес.

Уже надевая кроссовки на ноги, Лёшка вдруг подумал, что Кортоз будто нарочно выступает в противовес Мёленбеку и Штессану с Мальгрувом. Они так, а он эдак. У-у-у, берегись! Смотри в оба! Голос, блин, из подполья. Из степи, то есть. Нет, понятно, что у них там не сахар. И Крисдольм — всё-таки империя, королевство с королевой. И с цайс-мастерами, если на то пошло, не всё ясно, наверняка они были вроде как маги-феодалы, так что, скорее всего, ими же на сегодняшний день и остались. Влияние разве что подрастеряли.

Плюс ещё Речные Короли, мятежные кошали… Не леденцовый мир получается. И рабами, возможно, торгуют, и кнафуры держат в постоянной боевой готовности. Так-то сказка, конечно, замечательная…

Лёшка вышел за ворота, махнул рукой тени в полукружье окна наверху. Штессан? Скорее всего, Штессан.

Шевцова была пуста. Сонно плыл по воздуху пух. Лёшка пересёк улицу и двинулся по противоположной, теневой, стороне, разглядывая прижавшиеся к тротуару автомобили, граффити на стенах домов и дымку над далекими крышами.

Это сколько времени-то?

Он достал и включил телефон. Ого, девяти ещё нет. Рановато его сегодня выпроводили. И суббота же? Суббота.

На Гусака громко шкрябал метлой по асфальту одинокий дворник в оранжевом жилете. Пух вокруг него завивался кольцами. Обращенные на восток окна третьих и четвертых этажей стреляли слепящими бликами. По чахлому газону спортивного вида мужчина выгуливал овчарку, которая лениво тыкалась носом в собачьи метки.

Домой так домой. Надо только позвонить. Лёшка набрал маму. В субботу она вроде бы с десяти работала. Или с двенадцати?